– Я вас счас попарю березовым веничком, я вас, б…я! так попарю…
Но все же особо свирепствовал личный извозчик Чука и Гека – он носился по всему участку, тупо втаптывая урок в землю и вопя дурным голосом:
– Дайте!!! Дайте место для драки!!!
Сарумян, выскочивший на балкон своей резиденции в одних подштанниках, кажется, только что протер глаза. Воспаленные веки подсказывали, что ночь в Интернете была бурной. Он ошалело смотрел на происходящее, когда к его балкону подскочил один из урочьих старейшин и принялся рыдать, повалившись на землю:
– Все пропало, шеф, все пропало! Впрочем, в этом «докладе» не было никакого смысла – Сарумян и сам видел, как легко уничтожалось все, создававшееся годами упорной работы. Где-то внутри послышался звон бьющейся посуды – влетев в лабораторию, Сарумян увидел разбитую реторту, в которой уже третьи сутки происходил важный химический процесс, и улепетывающий по подоконнику фикус в кадке.
Схватив случайно подвернувшийся под руку ледоруб, старый пройдоха запустил им в ожившее растение:
– Ах ты, гаденыш!!
Стоит отметить – рука не подвела ветерана – перерубленный пополам фикусоид подергался в конвульсиях и затих.
В это время за спиной снова раздался стеклянный звон, и на пол рухнул внушительных размеров булыжник, только что превративший в стеклянное крошево отличный стеклопакет. Выскочив обратно на балкон, Сарумян еще успел заметить пылающего в стороне деревянного монстра и пляшущих вокруг него урок. В этот самый момент прорвавшиеся к запруде человекодеревья разворотили плотину, и водный поток хлынул на участок, затапливая мастерские и цеха, заводские конструкции и всевозможные агрегаты, стоявшие во дворе под брезентовыми чехлами.
Наблюдая за тем, как высвобожденная река крушит все на своем пути, карапузы сочли за благо забраться на самую верхушку своего деревянного друга и принялись безнаказанно глумиться оттуда над происходящим, будто соревнуясь между собой:
– Шир форева! Сарумян масдай!
Впрочем, Сарумяну в его высокой башне вряд ли грозили какие-то потрясения, тем не менее, сам он был потрясен до глубины души. Стоя на балконе, он едва успевал подсчитывать потери и убытки:
– Боже мой, три подъемных крана отечественных… Прокатный стан, немецкий новый… тоже три…
Впрочем, подсчитывать потери было необязательно. Конечная цифра была известна сразу… В графе «итого» жирными буквами значилось: «Погибло ВСЕ!!!»
Вкупе с ночным поражением урочьей армии, наголову разбитой подле практически взятой крепости, это было уже слишком! Сарумян в отчаянии бросился в свою секретную комнату, и вскоре оттуда послышались звуки коннекта…
* * *
Оставленный «стоять там, идти сюда» Федор, находящийся в полном коматозе, как всегда, все перепутал – немного постояв «здесь», он пошел «туда». На несгибающихся ногах он проковылял мимо опешившего от такого поворота событий Сени.
Тот сначала проводил приятеля взглядом, а потом, опомнившись, принялся кричать в удаляющуюся спину:
– Але, болезный! Совсем башню заклинило?
Федор, не оборачиваясь, показал ему средний палец и, покачиваясь на ветру, почапал дальше.
Вокруг сновали вооруженные люди, совершенно не обращавшие на карапуза никакого внимания, – куда больше всех интересовал надоедливый «мессер», вертевшийся над головами и периодически оставлявший в бывших теперь уже людях ровные ряды дырочек.
Перейдя улицу, Федор поднялся по полуразрушенной лестнице в сторожевую башню, уничтоженную ракетным залпом пятью минутами ранее. Ракета снесла целиком три верхних этажа, и сейчас Федор стоял на открытой площадке.
Пилот «мессера», зашедший на очередной круг, заметил карапуза и направил машину прямо к разрушенной башне. Федор, в свою очередь, как завороженный смотрел на несущийся на него самолет. Рука карапуза потянулась к кольцу, а палец немецкого аса – к гашетке…
В этот самый момент что-то очень тяжелое сшибло Федора с ног, и пулеметные очереди насквозь прошили пустоту, где только что стоял «малшык с кольцом». Сбитый с ног карапуз кубарем скатился с лестницы в подвальное помещение бывшей сторожевой башни, и тут же сверху на него плюхнулась жирная туша, свалившая его с ног еще там – наверху.
Где-то над головой полыхнул мощный взрыв – это Эффералган, заманивший немецкого аса «на живца», с близкого расстояния влепил ему под хвост ПТУPC. Громыхнуло – мама, не горюй: всю серу из ушей повычистило в радиусе нескольких километров.
Взрывной волной Федора крепко приложило головой о кирпичную кладку, и то ли от этого, то ли от пережитых потрясений, а может, тупо с голодухи карапузу окончательно снесло крышу.
Сорвав с пояса свой козырный ножичек, он бросился на свалившегося на него подонка с явным желанием «покромсать гада на шашлык». Запрыгнув на свою жертву, он замахнулся пошире – и только благодаря этому у Сени (а это был не кто иной, как приятель Федора) появился малюсенький шанс на спасение. Теперь оставалось только убедить полоумного друга крепко подумать, прежде чем пускать в дело нож.
Сеня залепетал, решив давить на жалость:
– Федор Михалыч, это же я, Сеня. Или не признал, Михалыч?
Федор долго смотрел на него немигающим взглядом, после чего отбросил нож в сторону и завопил:
– Семен Семеныч!
Сеня прикрыл ладонью расползающееся на штанине пятно и занудил:
– Федор Михалыч. Я тебе один умный вещь скажу, только ты, пожалуйста, не обижайся. Мы вот тут с тобой паримся, а на нас умные люди потом хорошие деньги сделают. Давай я у тебя буду типа доктор Ватсон. Насочиняю всяких историй, а потом книжонку тиснем. А повезет, еще и кино снимем. Я уже и название придумал: «Федор Сумкин и последний крестовый поход».
Сеня подполз поближе к Федору. Тот сидел, привалившись к стене. Заглянув своему боссу в глаза, Сеня залебезил:
– Ну, или, если не нравится, тогда «Федор Сумкин и Храм Судьбы». Про Пендальфа напишем, про Агронома и его телку новую – говорят, он ее у атамана Бориса на спор выиграл. Про Сарумяна вот, недобитого, можно написать, про пацанов наших. Я, кстати, уже кое-что сочинил, вот послушай.
Сеня наморщил лоб, потом откашлялся и затараторил:
– Спрашивает тебя как-то раз Пендальф: «Отгадай: два кольца, два конца, а посередине гвоздик». А ты такой: «Голубые, что ли, женятся?» А он такой: «Нет, это ножницы!» А потом ты меня встречаешь и говоришь такой: «Отгадай, Сеня, на конце два кольца, но не голубые?» А я такой: «Ахинея какая-то!»
Пытаясь отыскать в льющемся на него потоке бреда хоть одну здравую мысль, Федор затряс головой:
– Сеня, а я что?
Тот продолжил рассказывать с видимым удовольствием:
– А ты такой: «Вот и я говорю – ахинея! А Пендальф говорит, что ножницы».