Кочевник погрозил парню пальцем и погладил себя по лысине, стирая пот.
– Степь не трясся, трясся округа. Конь не валялся, падала человека. – Богатырь помолчал. – Пьяная человека.
– То-то же.
Раздался писк – Колобок давал понять, что ему не комфортно под копытом вороного чудо-коня. Дембель показал на расплющенного каравая:
– Хлеборобота пусть отпустит.
Степняк выкрикнул гортанную команду, жеребец освободил пленника. Колобок вернул себе сферическую форму и, обиженно бормоча, покатился к Егору.
– Ой-бай, Баурсак-бала! – всплеснул ручищами азиат, и глаза его загорелись детским задором.
– Тпру, ретивый, я несъедобный! – буркнул каравай.
– Моя не кушать, моя радовать себе ликом легендарной багатуры! Бабушка часто поведал моя маленькое «Повесть о настоящем чебуреке». Любимый сказк!
Хлеборобот загордился. Не каждая булка становится легендарной, не каждая.
– Уминай-багатур. – Кочевник ударил себя в грудь и ойкнул.
– Егор, – представился дембель. – Хороший у тебя конь.
– Э, Джагор! Это лучший конь мира! – пылко заверил воронежца багатур. – Сам Тандыр-хан, сын Достар-хана, дарил за полный победа в большой багатурский праздник. Скачкым, из лука стрельбым, борьбым, аркан ловым, шапка подхватым-привозым, девка похищим… Первей всех Уминай был! Тумен поход водил! Лучший воин.
– Угу, еще забыл упомянуть, что чемпион по скромности, – сострил Колобок.
– А что ты тут делаешь? – спросил Емельянов-младший.
– Тандыр-хан призывай моя шатер, угощай пловом-мясой, говорил: «Седлай волшебный воронец, скачи на Отрезань конец, молодцеватый яблок хватай! Хан-опора становись молодой, ой-бай!» День-ночь летел Уминай, и вот на Отрезань я край.
– Да тебе песни слагать, – оценил дембель.
– Джагор-багатур, моя первый акын родной улус мангало-тартар, – похвалился степняк.
Егор смутился:
– Ну, я тоже пел. В школьном хоре. Пока за драку не выгнали.
Как-то незаметно недавние соперники сдружились на почве взаимного уважения. Ефрейтор не знал, что полчища Тандыр-хана идут на Тянитолкаев, а хитрый Уминай не стал проводить политинформацию. Не зря же вождь кочевников доверил столь ответственное задание именно молодому темнику.
Вскоре богатыри сидели бок о бок. Емельянов-младший коротко поведал о том, как попал с братом в Эрэфию и теперь собирает для Карачуна всякие предметы, а затем обрисовал ситуацию с огнем. Стали кумекать, как преодолеть преграду.
– Может, твой конь перепрыгнет на остров? – с надеждой поинтересовался Егор.
Прикинув расстояние, могучий степняк покачал головой:
– В середин бултых.
Подал голос «Баурсак-бала»:
– А конь твой огня не боится или только мирных граждан копытом топтать годен?
– Не боится! Не боится! Черный конь скачет в огонь! – оживился Уминай-багатур. – Я сидеть седлом, попадай на остров!
– Ты сидеть на попе ровно, а то сгоришь, – отрезвил нового друга ефрейтор.
– А вот я в огне не горю и в воде не тону, – отрекомендовался каравай.
– Настоящий чебурек! – возликовал кочевник, а дембель без слов отправился к каурке за сумой для яблок.
– Куда поперся? – окликнул Хлеборобот.
– За мешком. – Егор остановился.
– Темнота, он же сгорит.
Воронежец поскреб за ухом.
– А как же тогда?..
– В себе принесу.
– Тандыр-хан три велел приносить, – подступил к Колобку Уминай.
– Ну, и мне три захвати. Влезут?
– Не дрейфь! – Каравай подмигнул.
Степняк расседлал жеребца, пошептал ему что-то на ухо. Емельянов-младший посадил на сильную конскую спину Хлеборобота, дал последний наказ:
– Ты их это, не переваривай, а то помолодеешь. Поглупеешь, опять же.
– Не учи ученого.
Стоило воронку ступить в воду, и озеро вспыхнуло. Конь скрылся в языках пламени подобно Терминатору. Богатыри устроились на берегу и стали ждать, глядя на полыхающий водоем.
– Не сгорит Баурсак-бала? – после паузы всполошился кочевник.
– Кремень парняга, – авторитетно промолвил россиянин, втайне волнуясь похлеще Уминая. – Притом с антипригарным покрытием.
Помолчали еще.
– Ты великая багатура, и я большая витязя, – сказал через некоторое время мангало-тартарин. – Будем братайся? По-нашенски, андой будешь моим, а я твоим.
Егор крепко пожал протянутую лапищу:
– Такого здоровяка лучше числить в братьях, чем во врагах.
Обнялись, треснули хмельного меда, оставшегося у дембеля.
Через полчаса огонь погас, только, как ни вглядывались побратимы в дымку, ничего не увидели.
Спустя минут десять озеро снова зажглось, а еще через полчаса из горючей воды выбрался волшебный конь, несущий на спине раздобревшего и расплывшегося, словно старая повариха, Колобка. Взор Хлеборобота был блаженным и томным, как будто каравай в сауне побывал.
Витязи подскочили, встречая разведчиков.
– Гы, яблочный пирог, – не сдержался ефрейтор Емеля.
Хлебец обиделся и с пушечной силой плюнул в парня яблочком. Снаряд бабахнул в лоб Егора и разлетелся в брызги. Богатырь охнул, плюхаясь на задницу.
– Шам ты яблофный фырох! – высказался каравай.
Смеющийся степняк помог дембелю встать, потом бережно снял Колобка с коня.
Хлеборобот выложил на песок шесть яблок. Плоды были один к одному – красные, наливные, размером с девичий кулачок.
– Правильно я седьмое прихватил, – похвалился каравай. – Брал на счастье, а сгодилось и дурака поучить.
Ефрейтор не обиделся, радехонек, что пресловутые яблоки – вот они, в руках.
– Ну и что там? – спросил он, тыкая в сторону острова.
– Приплыли. Сад. Зеленый и не думает облетать. Рядом дом. В дому спал кто-то, храп стоял, аж листочки трепетали. Возле дома конура. Пес брехливый. Я яблочко сорвал, псу бросил. А его будто не кормят никогда! Накинулся, сшамкал. Бац! В щенка превратился. Нам того и надобно. Набрали, вернулись.
– Добытчик! – Егор сжал Колобка в объятьях.
– Эй! Полегче, увалень! – возмутился Хлеборобот. – Ну и денек! То копытом плющат, то фруктом начиняют, а тут и…
А тут и ударил гром, разбежались от острова молнии, как бы намекая на то, что кража не прошла незамеченной.
Леденящий душу вой накрыл побратимов, каравая и лошадей. Озеро вспыхнуло само собой, но теперь пламя поднялось выше человеческого роста и окрасилось малиновым цветом.