Ведьма расстегнула шубу, прошла к столу, оперлась на него руками, склоняясь к Шлюпфригу:
– Как ты посмел здесь поселиться?
– Ну, ты же сама меня сюда приволокла. – Парень развел руками. – И хотелось тебя увидеть, честно говоря.
Шванценмайстер наблюдал за качающимся талисманом.
Сосудик на тесьме, надетой на шею Марлен.
Юноше вдруг захотелось сорвать этот темный флакончик, разбить, растоптать его. Ничего подобного Шлюпфриг никогда не испытывал. Навязчивая идея крепла.
Девушка размышляла: «Он снял проклятье. Значит, либо папаша простил, либо нашелся доброхот вроде дядюшки. Интересно-интересно. Но красив, поганец, по-прежнему красив». Она пыталась придумать, что делать с ненавистным Шванценмайстером, и не находила решения.
Пауза затягивалась.
– Все? Повидал дуреху? – сквозь зубы процедила Марлен.
– Не все, – ответил парень.
Он схватил талисман и дернул его вниз.
Тесьма не поддалась, зато не ожидавшая наглой выходки девушка наклонилась еще ниже, и Шлюпфриг врезал рукой по мраморной столешнице.
Пузырек лопнул.
Осколки впились в ладонь парня. Он разжал пальцы.
– Да я тебя… – выдохнула Марлен и потеряла сознание.
Шванценмайстер вскочил. Он метнулся к девушке, схватил ее за плечи. Порезанную руку снова обожгла боль. Шлюпфриг посмотрел на ладонь. Осколки таяли, как бы впитываясь в раны.
Голова стала легкой, в ушах зашумели тысячи голосов. Прочие ощущения ушли.
Парень так и не вспомнил потом, как он доволок Марлен до кровати, уложил ее поверх одеяла и упал рядом.
Очнулся он в полубредовом состоянии. Странно, раненая рука совсем не болела, зато распухла и приобрела лиловатый оттенок.
Девушка не приходила в себя. Шлюпфриг, словно зомби, бессмысленно пошатался по подземелью, а затем вернулся в постель.
Он проваливался в сон, где его преследовали тягучие видения, пробуждался, ел, пил, безрезультатно пытался растормошить Марлен, снова отключался.
Девушка впала в оцепенение наподобие того, в котором оказалась Хельга Страхолюдлих. Парень, отравленный талисманом, день за днем топтался возле любимой, не осознавая, как быстро и напрасно пролетает время. Лиловая опухоль стала ползти от кисти по предплечью и выше, но Шванценмайстер этого не замечал.
В ночные часы призраки терзали его дух, а сознание Марлен застыло, будто птица, попавшая в стоп-кадр.
Воистину провидение выкинуло невероятный фортель, отлучив от основных событий мира сразу несколько ключевых героев.
После долгих уговоров и извинений Грюне простила рядового Лавочкина. Ему самому порядком снесло крышу: японский пересказ пушкинского романа, сделанный на немецком языке, – чудовищное извращение.
– Давайте-ка поспим, – предложил Филипп Кирхофф.
Все согласились. Время было позднее.
На юго-востоке полыхало небо. Коля знал: это фейерверки драконьих новостей. Жаль, из-за деревьев не были видны огненные письмена.
Фрау Грюне достала из своей котомки клубок. Встала, обошла костер, бережно укладывая красную шерстяную нить. Затем, когда круг был замкнут, она связала нить в кольцо.
– Это зачем? – спросил парень.
Ответил зевающий Ларс:
– Древнее колдовство. Защита от врагов. Никто не переступит нить, пока она связана.
Все улеглись спать, лишь Ларс продолжал тихо бренчать на лютне.
Лавочкин смотрел в звездное небо. Мысли не давали уснуть: «Подумать только, месяц! Дома-то, небось, уже и искать-то нас с Болванычем прекратили. Кстати, где он сейчас, интересно, болтается?»
Как на заказ, солдату почудился голос Палваныча:
– Я убью тебя, Лавочкин!.. Я убью тебя, Лавочкин!..
Коля вслушался. Нет, не почудилось!
– Я убью тебя, Лавочкин!..
Парень напрягся, застыл.
Тишина.
– Почудится же! – прошептал солдат и заснул.
Пробуждение было не хуже, чем в армии. Вконец сошедший с ума Ларс вдарил по струнам и загорланил утреннюю песню:
Тили-тили, трали-вали,
мы кровищу проливали!
Тарам-пам-пам…
– Помолчи! – умоляюще протянул рядовой, но лютнист-шабашник был неукротим.
Когда он умолк, все уже встали. Коля подкинул дров в начинающий гаснуть костер. Грюне ушла к ручью и вернулась с котелком воды. Филипп осоловело таращился по сторонам и ничего не делал.
Стали собирать завтрак. Лавочкин залез в мешок и увидел бутылку:
– Что же это я? Давайте выпьем винца!
Он достал сосуд, врученный Аршкопфом, взялся за печать с пробкой.
Сургуч мгновенно вскипел и испарился под Колиными пальцами. Пробку вышибло, будто внутри томилось шампанское.
Парень и его новые знакомцы смотрели, открыв рты, как из бутылки исторгается сизый дым. Густое облако причудливо закрутилось в смерч, чуть не затушив костер.
Потом дым рассеялся, и перед зрителями предстал Павел Иванович Дубовых с автоматом на плече.
– Хейердал тебя забомби, салапет стоеросовый! – накинулся прапорщик на Лавочкина. – Я ж, ектыш, там ору, а ты, ектыш, тут балду пинаешь и не мог, блин, открыть этот, ектыш, пузырь!
– Откуда ж я… – начал парень, вскочив в стойку «смирно».
– Молча-а-ать! – взревел фирменным хрюкающим ревом Палваныч.
Он стоял между солдатом и пламенем. Ногам, спине и тому, что посредине, стало жарковато. Дубовых решил отойти от костра.
– Что встал в проходе, как курсант шлагбаумановского училища? В сторону, щегол!
Рядовой отскочил. Прапорщик поспешно отошел, развернулся, уставился на Колю. Ларс и Филипп в немом ступоре следили за эволюциями прапорщика. Грюне наблюдала с каким-то детским интересом.
– Докладывай, где был в истекшем периоде и какой комплекс задач выполнил!
Хотя солдат не представлял, что за период подразумевается, он начал рапорт:
– После исполнения посольских обязанностей мы с Иоганном отправились в Черное королевство на разведку. Всезнайгель попал в плен, мне удалось скрыться. При этом выяснилось страшное. За ночь, которую я провел в подземелье маленького народца, здесь пролетело больше месяца. В ходе разведки…
Палваныч, не дав договорить, накинулся на парня:
– Ах ты, морда шпионская, лазутчик хренов, резидент Хейердалов, убогий соглядатай, шпик свиной, подлый осведомитель, слухач безухий, видок косоглазый, казачок засланный, крот подпольный, суперагент два нуля без палочки, лазутчик ластоногий, ящериный хвост, Штирлиц джеймсбондовый, притом карикатурообразный!..