— Ну почему, почему ты, из всех людей вокруг, выбрал именно моего Ивана?!
— Потому, что он был больной, его естественная защита ослаблена, и он мог слышать мой призыв. Но это не главное. Главное то, что из всех людей, которых я видел или чувствовал с тех пор, как совершил свое открытие, он был единственным, кто согласился бы заменить меня на время, даже если бы был абсолютно здоров…
— Ах, ты ж, саксаул недобитый… — начал угрожающе подниматься с ковра Волк.
— Поставь себя на мое место, о, Сергий!.. — взмолился джин.
— Ты эту тактику на Иване пробуй!..
Но, несмотря на кипящую и выплескивающуюся через края возмущенного разума ярость, Волк последовал совету старика.
— Ты абсолютно уверен, что твой кувшин находился именно в той куче? — угрюмо поджав губы, спросил он через несколько минут.
— Абсолютно! Она сорок лет лежала на этом месте, и никто ее не убирал — она только росла и покрывалась пылью со временем!..
— Может, это были тимуровцы?
— Кто-о?!
— Тимуровцы. Люди из войска хана Тимура. Один мой друг рассказывал, был такой в ваших землях не так давно. А, может, до сих пор жив. Его гвардейцы так пошутить любили. Например, у трактирщика, бывало, спросят, любые ли он деньги берет. Тот, естественно, и рад. А они расплачиваются за обед ракушками вместо нормальных денег. Тот начинает возмущаться, а они ему — что на эти ракушки где-нибудь в Узамбаре слона купить можно… Или придут под вечер к рыбаку и спросят: «Сети нужны?» А у того есть, он и ответит, что нет. А утром смотрит — сетей и нету…
— Никогда про таких не слышал, — ворчливо отозвался Шарад. — Соврал, наверное, твой друг…
— Иван-то?.. — мысль о том, что Иван может соврать, Серому была так же чужда, как ракушечные деньги — порядочному сулейманскому трактирщику.
— Иван? — переспросил джин. — Твой благородный, доверчивый друг Иван? Нет… Но, все равно, я не думаю, что…
— Постой! — вдруг хлопнул себя по лбу Серый. — Я же сегодня, когда в ваш этот постоялый двор заходил…
— Караван-сарай, — подсказал Масдай.
— Ну, да, вот… Так я же видел, как из ворот выходил старьевщик с тележкой. А на ней, естественно, куча всякого хлама!.. Мы можем спросить у хозяина — может, он его знает?..
Через пять минут удрученный Сергий вернулся в комнату. Караван-сарайщик Маджид не знал этого старьевщика, и вообще видел его в первый раз.
Единственная ниточка, связывающая его с Иваном, не успев размотаться, оборвалась.
Это был конец.
— Я не знаю, где его искать, — угрюмо опустился на Масдая Волк. — Конечно, можно обойти всех старьевщиков и мусорщиков Шатт-аль-Шейха и все городские свалки, но что-то мне подсказывает, что пользы от этого не будет… А ты… Послушай, Кроссворд…
— Шарад.
— …Ты же обладаешь еще какими-то остатками магии. Почему ты не можешь воспользоваться ими, чтобы найти свой драгоценный кувшин?
— Потому, что это усилие убьет меня, о прозорливый отрок, — вздохнул джин.
— А, может, нам тогда надо обратиться к каким-нибудь предсказателям там… Или гадальщикам…
— Предсказателям!.. Гадальщикам!.. Шарлатаны!!!.. — презрительно фыркнул Шарад. — Да я с закрытыми глазами гадаю и предсказываю лучше самого прославленного из них!..
— Вот и погадай!!! — взорвался Серый, и, если бы не опасение вытрясти невзначай дух из старика, ухватил бы его за грудки, как давно чесались у него руки. — Раз не можешь придумать ничего получше — погадай!..
— Погадать?.. Погадать?.. Погадать МНЕ?!.. Отрок Сергий, ты самый гениальный юноша, когда-либо встречавшийся на моем пути!!!
* * *
Фарух обессилено опустился на песок на самом берегу моря и обнял руками колени, потом голову, потом — снова колени. Абсурдность ситуации от этого не менялась.
Краденый ящичек все еще лежал неподалеку, слегка омываемый прибоем, там, где он его бросил, когда, взмахнув руками, попытался удержаться на ногах и не удержался, увидев, где очутился.
Остров оказался маленьким и необитаемым до безобразия. В середине его возвышалась невысокая гора, поросшая редким корявым лесом с куполообразной голой вершиной. Склоны ее были усеяны костями крупного рогатого и не очень скота, что оптимизма тоже не добавляло.
Что он тут делает? Как он тут оказался?
И, самый важный вопрос — во сколько ближайший рейс до Шатт-аль-Шейха?
Ни на один из этих вопросов ответов с самозабвением предававшийся греху уныния Фарух дать не мог.
Впрочем, чего еще можно было ожидать от его судьбы-злодейки, угрюмо размышлял он…
Сейчас он начинал понимать, что все его злоключения начались с того самого далекого дня в детстве, когда верблюд из какого-то каравана чуть не наступил на него. Веселый караванщик с крашеной хной бородой поднял его на руки, и, чтобы он не ревел, прокатил на своем верблюде два раза мимо дома. И тогда маленький Фарух понял, кем хочет быть, когда вырастет.
Сын портного, он не захотел учиться ремеслу отца и всячески увиливал от уроков и работы в мастерской, пока это было возможно. Скучная тесная лавка, пыльные ткани, тупые иголки и заказчики — все это было не для него.
Фарух мечтал быть купцом, и никем иным.
Отец же мечтал вправить сыну мозги, чем и занимался часто и подолгу, с применением холодного оружия ремня.
Потом однажды ночью отец пропал, попавшись, по слухам, в недобрый час добрейшему калифу; портновскую лавку вместе со скудными припасами мать продала за долги, есть в доме стало нечего, и откладывать исполнение заветного желания не было больше никакой возможности.
И Фарух пошел на поклон к соседу Касиму — приятелю по мальчишеским играм, у которого всегда необъяснимым образом водились деньжата. Он занял тридцать золотых, закупил товар, взял в аренду лавку на базаре и стал торговать.
В первую же ночь лавку его обокрали.
На следующий день Касим потребовал возврата долга.
Естественно, ни денег, ни товара у него не было, и тогда Касим, припугнув ножом, заставил его отрабатывать должок — идти с ним воровать.
Он мог выбрать дом какого-нибудь судьи или менялы.
Он выбрал дом колдунов…
Касиму повезло — он умер сразу.
Сколько Фарух теперь проведет на этом проклятом острове перед тем, как его сожрет анонимный любитель коров и лошадей с вершины горы — оставалось только догадываться…
Если, конечно, сначала он сам не умрет от голода.
При мысли о голодной смерти голова Фаруха сама по себе повернулась в сторону медленно смываемого прибоем обитого сафьяном ящичка.
Может, там есть еда?
Ну, не мясо, конечно, но хотя бы халва, или рахат-лукум…