– Я понимаю, – участливо отозвалась сестра Каррузерс. – Порой капризы больных и в самом деле невыносимы. Но нужно уметь сдерживаться. Больного ни в коем случае нельзя огорчать. Лучше, по мере возможности, идти на уступки. И как только они чувствуют, что вы на них не давите, они расслабляются и становятся тихими, как овечки.
– Я вижу, что вы как никто другой подошли бы моей матушке. Вы понимаете старых людей.
– Мне тоже доводилось работать с такими больными, – засмеялась сестра Каррузерс. – Терпение и юмор творят чудеса.
– Очень мудрое замечание. Вы, по-моему, ухаживали за мисс Аранделл? Она, мне думается, тоже была не ангел.
– Не знаю, не знаю. Она была дамой с норовом, но я с ней хорошо ладила. Правда, пробыла я у нее недолго. На четвертый день она умерла.
– Я только вчера разговаривал с ее племянницей, мисс Терезой Аранделл.
– Правда? Подумать только, как тесен мир!
– Значит, вы ее знаете?
– Ну конечно, она приезжала после смерти своей тетушки и потом присутствовала на похоронах. И еще я видела ее мельком, когда она приезжала в дом. Очень интересная девица.
– Да, в самом деле, только слишком уж худенькая, чересчур худенькая.
Сестра Каррузерс, вспомнив о собственных округлостях, гордо повела плечом.
– Да, конечно, – сказала она, – худышкой тоже быть ни к чему.
– Бедняжка, – продолжал Пуаро, – мне ее просто жаль. Entre nous, – он доверительно подался вперед, – завещание тетушки было для нее большим ударом.
– Наверное, – согласилась сестра Каррузерс. – Вокруг него было столько разговоров.
– Не могу понять, что заставило мисс Аранделл лишить наследства всю свою семью. Это просто чрезвычайное происшествие.
– Событие из ряда вон выходящее, я с вами согласна. Поговаривают, конечно, что дело тут нечистое.
– Как вы думаете, почему мисс Аранделл так поступила? Она ничего такого не говорила?
– Нет. Мне – ничего.
– А другим?
– Мне кажется, она говорила что-то мисс Лоусон, я случайно слышала, как мисс Лоусон на какой-то ее вопрос ответила: «Хорошо, дорогая, но сейчас оно находится у адвоката». А мисс Аранделл возразила: «Да что вы, оно в ящике бюро». Мисс Лоусон сказала: «Нет, вы отправили его мистеру Первису, разве вы не помните?» И затем у больной опять началась рвота, и, пока я ухаживала за мисс Аранделл, мисс Лоусон вышла, я часто потом думала, не о завещании ли шла речь?
– Вполне возможно.
– Если так, – продолжала сестра Каррузерс, – то, наверно, мисс Аранделл хотела что-то в нем переделать, вот и спрашивала, где оно. Она была слишком больна, бедняжка, чтобы помнить, где что находится.
– А мисс Лоусон помогала вам ухаживать за ней? – спросил Пуаро.
– Нет, что вы! У нее не было для таких вещей никакого навыка. Только без толку суетилась. Чем лишь раздражала больную.
– Значит, только вы ухаживали за ней? C’est formidable са.
– Мне помогала служанка – как ее зовут? – Элен. Вот это действительно помощница. Она не боялась подойти к больной и вообще привыкла присматривать за старой леди. Мы с Элен очень ладили. По правде говоря, доктор Грейнджер прислал нам в пятницу ночную сиделку, но мисс Аранделл скончалась еще до ее прибытия.
– Быть может, мисс Лоусон помогала готовить еду для больной?
– Нет, она вообще ничего не делала. Да, собственно, и готовить-то было нечего. У меня были все лекарства, и мисс Лоусон оставалось только бродить по дому, плакать и болтаться у всех под ногами, – довольно язвительно заметила она.
– Я вижу, – улыбнулся Пуаро, – что вы не слишком высокого мнения о достоинствах мисс Лоусон.
– От компаньонок, на мой взгляд, всегда мало толку. Они ничему не обучены. Ничего не умеют как следует делать. Обычно это женщины, которые ни на что больше не годны.
– Как по-вашему, мисс Лоусон была очень привязана к мисс Аранделл?
– По-видимому, да. Как мне показалось, страшно расстроилась, узнав, что старая леди умерла. Во всяком случае, куда больше, чем родственники, – фыркнула сестра Каррузерс.
– Ну значит, – сказал Пуаро, с умным видом кивая головой, – мисс Аранделл знала, что делает, когда оставила все деньги мисс Лоусон.
– Она была очень проницательной женщиной, – согласилась сестра. – Она все замечала и все понимала.
– Она хоть раз вспомнила при вас о Бобе, своей собаке?
– Удивительно, что вы именно об этом спросили! Она много о нем говорила, в особенности когда бредила. Что-то про его мячик и про то, как она упала. Славная собачка этот Боб, – я сама очень люблю собак. Бедняга, он был таким несчастным, когда она умерла. Удивительно, правда? Совсем как человек.
На том мы и расстались с нашей собеседницей.
– Наконец-то нам попался человек, который в состоянии говорить с нами без опаски, – заметил Пуаро, когда мы вышли из дома сестры Каррузерс.
Он явно был чем-то обескуражен.
Мы пообедали в «Джордже». Обед был плохим. Пуаро все время причитал, в особенности над супом.
– И ведь так легко, Гастингс, приготовить вкусный суп. Le pot au feu… [60]
Я еле увернулся от обсуждения всевозможных кулинарных рецептов.
После обеда нас ожидал сюрприз.
Мы сидели в комнате для отдыха, где, кроме нас, никого не было. За обедом присутствовал еще один человек – коммерсант, судя по внешности, – но и он куда-то исчез. Я медленно переворачивал страницы допотопной «Сток-Бридерз газетт» или еще чего-то в том же роде, как вдруг услышал, что чей-то голос произнес фамилию Пуаро.
– Где он? Здесь? Хорошо, я сам его найду, – донеслось до нас.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался доктор Грейнджер. Лицо у него было багровым, брови ходили ходуном. Он обернулся, чтобы прикрыть дверь, а затем решительно двинулся к нам.
– Вот вы где! А теперь, мосье Эркюль Пуаро, позвольте узнать, какого черта вы явились сюда и наплели мне кучу всяких небылиц?
– Один из шариков, мосье жонглер? – с усмешкой пробормотал я.
– Дорогой доктор, – начал Пуаро самым масленым голосом, – прошу вас, позвольте мне все объяснить…