– А я, окольничий, так отвечу, – с достоинством ответил воевода, – была-де дадена государем покойным, Борисом Федоровичем, мне в ведение Рыбная слобода, которую я городом сделал. И город сей – теперь один из самых богатых на Руси! Можешь на плаху меня отправить, а можешь наградить! Как-никак, целый город припас. А тебе, князь, вот что скажу – будет на Руси царь, буду ему служить верой и правдой. Ну а пока нет государя, буду свой город стеречь и оберегать. Вот тебе и весь мой сказ!
– Хитер ты воевода, ох хитер! И рыбку хочешь съесть, и в лодку сесть. Думаешь, в сторонке сможешь отсидеться?
– Ну, пока-то сижу, – пожал плечами Котов. – А что дальше – только Господь ведает…
– Это точно, – грустно улыбнулся Мезецкий. – Господь, он все ведает… А ты-то ведаешь, что из-за таких, как ты, Русь скоро на части растащат? Да что говорить – уже тащат!
– Э, Даниила Иванович… – протянул Александр Яковлевич. – Я-то не князь, не Рюрикович. Мне супротив тебя все равно, что кобелю супротив медведя. Только я в Думе не сидел и польского королевича на престол не звал…
– Как же так? Что ж такое-то творится? Бояре целого воеводу не слушают?! – с издевкой в голосе поинтересовался Мезецкий. – Ай-ай-ай… Может, пришел бы в думу Боярскую Алексашка, сын Котов, да и сказал – что ж это вы, бояре, мать вашу так?! Они, глядишь, послушались бы…
– Не юродствуй, князь, – насупился Котов. – Сам знаешь, о чем говорю.
– Знаю, – кивнул Мезецкий. – Не должен я перед тобой отчитываться, ну да ладно… И я, и дума Боярская, и сам патриарх думали – так лучше будет, если королевича польского на престол посадим. Задним-то умом все хороши. Ну, да что с тобой говорить, коли ты, окромя своего городишки, ни хрена не видишь…
– Да все я вижу! – не выдержав, стукнул кулаком воевода. Потревоженный кот, приподняв голову, открыл один глаз и недовольно мявкнул. Александр Яковлевич стушевался и успокаивающе погладил любимца: – Ну, не сердись…
– Кот-кот, а умный, все понимает, – усмехнулся помалкивающий до сих пор Костромитинов.
– А Котов, он что, дурак? – огрызнулся воевода. – Не понимает, что царь нужен?
– Ну, коли понимаешь, так чего же помочь не хочешь? – поинтересовался Леонтий.
– Да хочу я, хочу! – буркнул воевода, опять потерев грудь. – Только ты сам знаешь, что с городом будет, коли в Рыбнинске Земский собор заседать станет!
– Знаю, – вздохнул Костромитинов, подперев кулаком окладистую бороду. – На торгу поговаривают, что Рыбнинск скоро в осаду сядет. Меня уже спрашивали – а не пора ли съезжать? Земской собор прозаседает не день и не два. Добро, если за пару месяцев справятся. Против войска Рыбнинску не устоять.
– Ну, что же, господин воевода, Бог тебе судья… – приподнялся князь. – Спасибо за хлеб-соль…
– Подожди, князь Данила Иванович, – поднял бороду Костромитинов. – Тебе люди верные нужны?
– Да мне любые нужны. А верные – вот так… – чиркнул себя ребром ладони по горлу князь.
– Меня возьмешь?
– Возьму. Будешь у меня вторым воеводой.
– С чего такая честь, князь? – удивился Костромитинов.
– Моя бы воля – так я бы тебе сразу целый полк дал. Так где мне полк-то взять? Ну, бог даст – будет и полк, будет и войско. Я же не зря всю зиму и весну по городам ездил. Теперь вот место нужно выбрать для сбора. Тогда, Леонтий Силыч, полк и получишь!
– Эвон, – еще больше удивился Костромитинов. – Да ты, Даниил Иванович, меня и по отчеству знаешь?
– Эх, Леонтий Силыч, – улыбнулся князь. – Я ж помню, когда Рубца-Мосальского к реке прижимали, ты его знаменщика срубил и хоругвь отобрал. Помнится, Василь Иваныч тебе в награду золотую копейку пожаловал.
– Ну, наградил и наградил, – заскромничал Костромитинов. Но, чувствовалось, что напоминание о царской награде и обращение по имени-отчеству приятно старику.
– Да кто же тебя отпустит-то? – вмешался воевода. – Ты, Леонтий, меня вначале спросить должен, отпущу я тебя или нет. А я тебя не отпущу!
– А кто меня удержать сможет? Я ж не холоп кабальный, а столбовой дворянин, – усмехнулся Леонтий Силыч. – Грамоту закладную я тебе не писал. В любой миг уйти волен.
– Как же так, Левонтий? А город? – в растерянности пробормотал Котов.
– А что город? Яков, покойный, сказал бы – а хрен ли с ним сделается?! – пожал плечами Костромитинов. – Как со мной стоит, так и без меня устоит. Земского собора не будет, чего опасаться? Татей да конокрадов? Так с ними и без меня управятся. У тебя Никита Еропкин есть. Вот он вместо меня и будет.
Котов покачал головой и подошел к двери. Приоткрыв створку, громко крикнул:
– Есть там кто? Вина несите, заедок всяких! Живенько шевелитесь!
Вернувшись, воевода сел, хмуро обвел глазами гостей и, ухватив кота, положил его на колени. Поглаживая шелковистую шкурку, Александр Яковлевич посмотрел на Костромитинова и спросил:
– Тебе что, худо тут? Я тебя хоть раз обижал? Вон, дом новый отстроили – хоромы! Сын в стрелецких сотниках ходит…
– Было бы худо, так не служил бы. Только и ты пойми, Александр Яковлевич, мы, Костромитиновы, государю привыкли служить. Столбец мой с грамотами видел? Ну, жив буду, покажу. Первая грамотка еще Дмитрием Ивановичем Донским дадена. Пращур мой, Игнатий, вместе с княжеским наместником на Кострому был послан, там и имение получил, оттуда и фамилия родовая – Костромитиновы. Нам государи землю дают, а мы им служим. Вон, князь знает – Костромитиновы со своих поместий по два десятка боевых холопов выводили, да даточных людей до ста душ! А где теперь поместья-то мои? Нету! Будут теперь внуки-правнуки в стрельцах ходить? Деды-прадеды в гробу перевернутся.
– Эх, не было печали… – вздохнул Котов и, прислушавшись, положил кота обратно на стол, подскочил к двери и рявкнул: – Ну, мать вашу! Долго телиться будете?
В палату торопливо вбежала хозяйка, за ней – две холопки с подносами. Мешая друг другу, бабы суетливо расставляли кувшины, миски с заедками, посуду, поправляли что-то. Супруга, испуганно покосившись на хозяина, робко спросила:
– Батюшка, может, чего еще надоть?
Котов рыкнул. Почувствовав, что наступил тот редкий час, когда хозяину лучше не попадаться на глаза, бабы спешно выскочили. Холопка попыталась сгрести в охапку кота, но Тишка, не просыпаясь, вывернулся и отмахнулся лапой.
Кажется, из домочадцев кот был единственным, кто не боялся плохого настроения воеводы Котова. Проводив баб взглядом, Тишка приподнял голову, дернул ухом и потянулся когтем к пирогам. Жаль, лапа была коротковата, а вставать лень. Поведя усами в сторону Костромитинова, требовательно мяукнул. Леонтий виновато улыбнулся и, отломав кусок рыбника, протянул коту.
Снисходительно, словно оказывая великую милость, кот, хмыкнув, приподнялся и, выцарапав из теста рыбу, неспешно принялся за кушанье. Доев, стряхнул крошки с усатой морды, подумал и мявкнул на Мезецкого.