– Пущай попробуют! – насмешливо хмыкнул купец, показав немаленький кулак.
– Вот что я скажу, – встал кирилловский игумен и, твердо стукнув посохом об пол, изрек: – Царя надо выбирать такого, чтобы он Русь от ворога защитил и нас, православных, оборонил. Но выбирать его не на день-два, а навсегда. Чтобы и сыны, и внуки царями на Руси были. Иначе новая Смута зачнется…
– Это да… – призадумался купец. – Верно ить, нельзя без царя. Татары за Камнем обнаглели, стрельцов бы послать… А нонеча даже у Строгановых людей нет!
– Надо, чтобы он роду-племени доброго был! – заявил князь Одоевский, уже отошедший от «схватки». – Не такой, как Борис Годунов, что в цари влез лисой!
– Верно! Верно! – закивал народ.
– Ладно, господа, – сказал князь Мезецкий, возвращая выборщиков к главному: – Кого сами-то в цари хотите?
– Мы, Данила Иваныч, ждем, чего ты скажешь, – обратился к Мезецкому Истомин. – Ну, нет у нас никого, чтобы в цари ставить. Я, когда сюда ехал, думал – выйдут перед нами пять князей да десять бояр именитых. А мы будем думать – кого в цари… А еще, – спохватился воевода, – чего насчет иноземцев решим? Вроде королевич Владислав да король Сигизмунд себя царями называют?
По рядам пронесся шепоток, а с места опять вскочил тобольский купец Широглазов:
– Пущай ить писец запишет – иноземцев всех, схизматиков драных, – на х… послать! Так ить, уважаемые?
Народ радостно загудел, а купец, подскочив к иноку-писцу, постучал кулаком по листам бумаги:
– Так ить и пиши…
– Сядь, сыне, на место, – буркнул игумен Матфей, и Широглазов послушно уселся.
– Записать надобно, что выборные земли русской порешили – никаких иноземцев на русский престол не ставить, а тех, кто себя русскими царями мнит, считать самозванцами, – подсказал Мезецкий.
Писец принялся записывать приговор. Время от времени хмыкал и переспрашивал:
– Стало быть, король польский Сигизмунд, королевич Владислав, шведский король Густав? Ага, записал… Еще кого вписать? Аглицкого короля люди? Готово! Еще – воренка Ивашку, сына Маринки Мнишек…
Когда был исписан второй лист, один из посадских изрек:
– Царей у нас – как блох на Жучке! А мы – нового хотим ставить.
– Не нового – а настоящего! – прервал его Мезецкий. – Такого, чтобы у всех иноземцев костью в горле встал.
– Точно! – зашумел народ.
– А че, князь-батюшка, ты себя-то в государи не предлагаешь? – поинтересовался давешний крестьянин в чистеньком зипуне, которому не давало покоя – чем же славен Мишка Романов…
– И впрямь, князь Даниил Иваныч? – поддержал крестьянина воевода Истомин. – Рода ты знаменитого. Знаем, в поход на Лжедмитрия ходил, Рубца-Мосальского разбил. В войске Скопина-Шуйского полком командовал, тушинцев гонял. Подлостями себя не запятнал, законных государей не свергал.
Даниил Иванович был готов к вопросу. Потому ответ был заготовлен давно.
– Не могу я в цари себя выставлять, потому что обещал за Романова заложиться!
– Ну, так ты и закладывайся за Романова, – пожал плечами Лев Истомин. – Кто ж не велит? Ну а нам-то кто мешает тебя в цари выкликнуть? Ты Михайла Романова выкликнешь, а я – тебя. Ну а там голоса-то и посчитаем…
– И я супротив Мезецкого слова не скажу! – неожиданно изрек князь Одоевский.
– Точно… Верно! – зашумели в трапезной.
– Нет, нельзя мне в цари! – замотал головой обескураженный князь.
– Отче Авраамий! – возопил воевода Истомин, выискивая взглядом келаря. – Ты свое слово скажи!
Палицын, успевший задремать, встрепенулся:
– А скажите-ка мне, господа выборщики… Согласны, что царь должен быть доброго рода? Такой, чтобы не из худородных, а Рюрикова племени? Князь Даниил! Скажи-ка, какого ты есмь рода-племени?
– Мне стыдиться нечего, – расправил плечи князь. – От Рюрика корень мой. Родоначальник, Андрей Шутиха, от младшей ветви князей Черниговских происходит. В Чернигове князь Ярослав Мудрый посадил своего старшего сына – Святослава. Князь Михаил, пращур мой, в Орде был замучен, за то, что Батыю не захотел поклониться! От него и пошли князья Белевские с Новосильцевыми, Тарусские с Оболенскими. И родоначальник мой, которого Шутихой прозвали. Ему в вотчину был город Мезецк дан. Отсюда и фамилия моя, Мезецкий.
– Данила Иванович, а кто выше тебя? Из тех, кто жив остался… – поинтересовался Авраамий.
– Ну, разве что Воротынские. Еще – Мосальские, что на службу Сигизмунду перекинулись.
– Вот, вишь! – подскочил крестьянин в зипуне. – Они – за Сигизмунда заложились, стало быть, в цари неможно их брать! Ну, значит, я и волости наши, черные, все за тебя пойдут!
– Сына у меня нет! – стал возражать князь. – Кому я престол-то оставлю?
– Эка невидаль, сына у него нет… Родишь еще! – хмыкнул крестьянин. – Вона, видел я намедни твою супругу. Справная баба, хоть и княгиня! У меня старуха в сорок пять десятого сына родила – и ничего! Ну, коли девка будет – так придумаешь че-нить. А то еще проще – племяшку какого али другого родича приголубишь, а скажешь, что твой… Нешто всему учить надо?
Крестьянин, покровительственно глянув на князя, сел. Народ заржал, довольный, что мужик учит князя. Не удержался от улыбки и князь.
– Ну, народ православный, – спросил воевода Лев Истомин, – сейчас голоса отдавать будем али после обеда?
– Наверное, лучше завтра, с утра, – предложил крестьянин. – Пущай народ подумает – кто за боярского чада, Мишку Романова, а кто – за князь-батюшку Данилу свой голос отдаст.
– Э, погодите-ка… – чуть не подпрыгнул Мезецкий. – А меня-то спросили?!
– Так ведь, князь Даниил, – повел посохом игумен Матфей. – Нечто против воли народной идти можно?
– Не могу я в цари, – решил использовать последний довод князь. – Я ведь, когда царя Шуйского с престола свергли, к ляхам был послан, чтобы королевича Владислава на престол звать. Грамоту на то от думы Боярской подписывал.
– Так ты ж от подписи-то своей прилюдно отрекся, – удивился игумен Матфей.
– Было… Но одно дело от подписи отречься, а другое – самому в цари идти, ежели до того другому в верности клялся… Что я за царь буду, если за плечами обман остался?
– Я ведь тоже под грамотой подписывался, – напомнил Авраамий Палицын. – А кроме нас, Данила Иваныч, больше ста человек в том посольстве было. Так что – не дури, князь. Вон, народ спроси – все мы хоть раз да ошибались… Верно? – Переждав шум и гам, старец продолжил: – А еще скажу, что король польский князя Мезецкого к смертной казни приговорил.
Народ снова загалдел. Кажется, Данила Иванович, желая показать себя с худой стороны, добился обратного…
– Хорош галдеть! – пристукнул посохом игумен и на правах хозяина приказал: – Помолимся, да по покоям разбредемся. Отдохнуть надобно, обмыслить еще раз – кого в цари русские выкликать. Двое пока – князь Мезецкий да отрок боярский Романов! Думайте, господа выборщики… А теперь – помолимся!