Епископ Венелон попытался было напомнить высокому собранию о суде над королевой Тинбергой, но не встретил понимания даже у монсеньора Николая, не говоря уже обо всех прочих иерархах церкви. А граф Лиможский не упустил случая напомнить монсеньору из Санса, что королеву Тинбергу оправдало небо и вряд ли простой епископ вправе оспаривать решение Всевышнего.
После этого наглого заявления епископу Венелону не осталось ничего другого, как просить защиты у папского престола, ибо не приходилось сомневаться в том, что и король Карл, и коннетабль Раймон Рюэрг рано или поздно сведут счеты с мятежным иерархом. Монсеньор Николай обещал Венелону поддержку, но никаких твердых гарантий дать не мог в силу сомнительности собственного положения. Николаю в какой-то момент даже показалось, что поражение в Реймсе явилось для его репутации даже более сокрушительным, чем поражение при Фонтенуа.
Монсеньор, возможно, впал бы в отчаяние, если бы молодой король Лотарь не порадовал его доброй вестью:
– А ведь вы оказались правы, монсеньор. Ярл Воислав собирается покинуть Фрисландию, чему я несказанно рад, ибо есть, знаете ли, такие вассалы, которые сюзеренам в тягость.
После этих слов монсеньор почувствовал огромное облегчение. Даже поражение в Реймсе не казалось ему теперь таким уж катастрофическим. А главное – было с чем возвращаться в Рим. Угроза, нависшая над христианским миром, отведена разумными действиями Николая. Известный возмутитель спокойствия ярл Воислав Рерик был практически обезврежен умело проведенной интригой и теперь если и представлял опасность, то только для далекой Руси и Хазарского каганата, чьи судьбы мало волновали иерархов Римской церкви. Конечно, далеко не все в данном случае вершилось по воле хитроумного секретаря папской курии, но когда результат достигнут, мало кому придет в голову доискиваться, какие именно причины его породили.
Монсеньор Николай проводил до порога любезного короля Лотаря и обернулся к отцу Джованни:
– Тебе придется отправиться в Киев, мой друг, чтобы напомнить сеньору Аскольду о его обязательствах перед папским престолом. Аскольд заслужит нашу вечную благодарность, если сумеет остановить этого безумца.
– На вашем месте, монсеньор, я бы отправил посланца не только в Киев, но и в Итиль, к беку Карочею.
– Ты прав, Джованни, – задумчиво кивнул головой Николай. – Передай сеньору Аскольду, что папский престол не оставит его без отеческого попечения. И да поможет ему бог.
Герцог Людовик был удивлен решением графа Анжерского и не преминул высказать ему свое неудовольствие. Какой смысл искать счастье за морем, когда в руках у тебя одно из самых процветающих графств Нейстрии. Однако предостережение старого друга не произвело на сеньора Олегаста особого впечатления.
– Отныне наши пути расходятся, Людо. Я думаю, это к лучшему. Сеньоры никогда не простят нам ни победы в Реймсе, ни даже факта нашего рождения. Мое присутствие рядом с королевским троном станет для них вечным раздражителем. Тебе будет проще договариваться с ними, если я исчезну с их глаз. К тому же я должен позаботиться о сестре. Не знаю, что ее ждет – великая судьба, как предсказывал архиепископ Константин, или забвение. Но так или иначе, я решил разделить ее участь. Это мой долг перед матерью и отчимом. Коннетабль Гарольд заплатил жизнью за то, чтобы видение константинопольского иерарха стало явью, и я не могу предать память человека, столь много сделавшего для меня.
– Но ведь это чужая земля, Олег, – нахмурился герцог.
– Это земля моего отца, Людо, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы она стала моей.
Когда за юным Олегастом закрылась дверь, Людовик резко повернулся к матери, спокойно сидевшей в кресле, и спросил:
– Почему ты не удержала его?
– Я сделала это ради тебя, Людовик, – спокойно отозвалась Тинберга. – Из Олега никогда не выйдет доброго вассала, ибо он рожден повелевать. В его лице ты получил бы не друга, а соперника в борьбе за власть. Да, страшного и коварного соперника, рожденного под звездой Белтайн. Смирись с неизбежным, сын, и пожелай ему доброго пути. И пусть бог хранит графа Олегаста, сына ярла Драгутина.