– Чего надо? – окрысился на него Брех.
– Посмотреть нельзя?! – обиделся любопытный.
– Я встану на лестнице, – сказал Осташ, – и передам вам слова Глузда.
Брех не возражал, предложение молодого хазара было разумным. Главная трудность была в том, чтобы не закрыть ворота слишком рано. Увидев поднимающийся мост, Рогволд сразу же разгадает ловушку и, чего доброго, уйдет из-под удара гана Митуса. Упрямый стражник все так же торчал истуканом в дверях, но мечники не обращали на него внимания. Стоит, и бес с ним, лишь бы под ногами не путался.
Глузд поднялся наверх первым, Осташ за ним. Отсюда местность просматривалась до самого леса, зеленеющего в версте от города. Именно там должны были прятаться хазары гана Митуса. Рогволд располагался ближе, скорее всего, в березовой рощице, которая круто спускалась к спокойной и слегка обмелевшей в это время реке. Глузд достал из-за пазухи белый бабий платок и трижды взмахнул им в воздухе.
Поданный сигнал заметили. Из рощицы немедленно высыпали всадники, быстро заполняя голую как стол местность перед городом.
– Пора, – выдохнул Глузд в сторону Осташа.
– Пора, – согласился тот и нанес мечнику сокрушительный удар в челюсть.
Глузд упал, даже не охнув. Для верности Осташ добавил ему ногой, обутой в тяжелый хазарский сапог.
– Ну что? – крикнул Брех появившемуся на лестнице Осташу.
– Рогволдовы пошли, Митусовы еще нет. Ждите.
Брех и три подручных мечника вцепились в колесо, лица их одеревенели от напряжения.
– Пора?!
– Рано! – отмахнулся Осташ.
Лошадиные копыта дробно застучали по бревнам пристани, а в дверь сторожевой вежи ворвались пятеро стражников.
– Ах ты… – успел крикнуть в сторону Осташа Брех и тут же рухнул, сбитый с ног ражим стражником. Следом попадали один за другим Бреховы товарищи, не успевшие даже обнажить мечи, которые у них тут же отобрали сноровистые нападающие.
Осташ метнулся наверх. Глузд все еще не очухался от удара и лежал в том же положении, раскинув руки по деревянному настилу. Осташ глянул вниз на втягивающуюся в город рать боготура Рогволда, а потом перевел взгляд в сторону леса, от которого летели наметом к пристани хазары гана Митуса. Купеческая ладья, не успевшая приступить к разгрузке, быстро улепетывала на середину реки. Сбитые с пристани Рогволдовым натиском стражники и сборщики бултыхались в воде и орали благим матом. Но вопли их заглушались топотом коней приближающихся хазар и шумом набирающей силу сечи на Торговой площади. Как только последний Рогволдов ратник миновал ворота, Осташ свесился вниз и крикнул своим помощникам:
– Пора.
Колесо наконец провернулось, тяжелая решетка рухнула, перекрывая хазарам Митуса вход в город, а следом поднялся мост, отрезая пристань от города глубоким рвом. Несколько не успевших сдержать коней хазар рухнули в этот ров, прочие остановились в растерянности. В это мгновение по ним ударили стелы из купеческой ладьи. Зоркий Осташ разглядел на плечах стрелявших из ладьи воинов волчьи шкуры и не очень удивился этому обстоятельству. А в хазар уже метали стрелы и сулицы с городских стен, хотя на них еще продолжалась драка между Рогволдовыми ратниками и хазарами Горазда. С десяток тел уже сорвались с навершия и тяжело плюхнули в воду.
Митусовы хазары смешались под градом летевших с двух сторон стрел, а тут еще справа на них налетели невесть откуда взявшиеся всадники, облаченные в сияющие под лучами солнца колонтари. Хазары, теряя товарищей, сыпанули с пристани влево. Осташ разглядел среди отступающих толстого гана Митуса и пожалел, что нет под рукой лука. Похоже, ган сообразил, что его перехитрили и что город он потерял если не безвозвратно, то надолго. Он даже не пытался остановить бегущих хазар. Митусовых ратников остановили совсем другие люди, которые ударили им навстречу из той самой рощицы, где еще недавно пряталась перед напуском на город Рогволдова рать. Хазары, видимо, не ждали нападения именно отсюда, а потому не сумели перестроиться и дать отпор. Оглядев местность, Осташ пришел к выводу, что ган Митус, потерявший более половины своей дружины, вряд ли рискнет вернуться к городу. Свесившись вниз, отрок крикнул:
– Открывайте ворота!
К воротам уже подъезжали мечники во главе с боготуром в рогатом шеломе. В боготуре на белом коне Осташ без труда опознал Вузлева, с которым встречался тайно несколько раз. Именно Вузлев объяснил Осташу пагубность для славянских племен затеи кагана Битюса. Коварство кагана отрока возмутило, ибо и род Молчунов, и Данборова семья издавна почитали Скотьего бога и иных славянских богов, так с какой же стати Осташу кланяться богу пришлому.
Вступление в Берестень боготура Вузлева разом остудило сечу. Гораздовы хазары поняли бессмысленность сопротивления и сложили оружие, а что до мечников Будимира, то они не слишком усердствовали с самого начала, а иные сразу переметнулись на сторону Рогволда.
– Вставай, что ли! – Осташ потряс Глузда за плечо. – Боготур Рогволд уже в городе.
Глузд какое-то время смотрел на улыбающегося Осташа, а потом, сообразив, что к чему, прошипел сквозь зубы:
– Погоди, щенок, пробьет еще наш час.
– Может, и пробьет, если Рогволд не казнит тебя за измену. Шагай.
Брех тоже успел прийти в себя и теперь брызгал слюной в сторону пленивших его городских стражников, которые на поверку оказались мечниками боготура Вузлева, присланными Осташу на помощь. Трое товарищей Бреха соображали, видимо, хуже своего начальника, а потому оторопело пялились по сторонам, не понимая, что же все-таки произошло.
– Горазд с тебя спросит, Осташ, – набросился на отрока Брех. – Семидницы ты на этом свете не протянешь. Если ган до тебя мечом не дотянется, то ядом изведет.
– Шагай. – Осташ зло толкнул мечника в спину. – Тебе не справлять по мне тризну, и за пропуск моей души в страну Вырай не пить.
По всему городу стучали била, созывая людей на вече. Обеспамятовавший от испуга народ собирался быстро. Более всего берестяне опасались, что Рогволд учинит спрос за измену не только своей семье, но и Велесовой правде. Горожане могли, конечно, сослаться на то, что князем вече выкликнуло не гана Горазда, а малого Будимира, но все отлично понимали, что это слишком слабое оправдание. Суд в городе вершил хазарский ган, и вершил его не по Велесовой правде, а по указке печальников чужого бога. И хоть суд тот далеко не всем нравился, но и ропота особого не было. Ган Горазд, если говорить по чести, судьей был справедливым, и хоть уступал мудростью князю Твердиславу, все же не настолько, чтобы зло на него таить.
Боготур Рогволд на городское вече поглядывал хмуро, но вел себя степенно и, обращаясь к народу с лобного места, шелом с головы снял. Что многими было расценено как хорошая примета. Если вздумал бы учинить взыск, то с коня бы не слез и головы не обнажил.
Многие берестяне помнили Рогводда еще в годах юных. И в те поры нрава он был буйного, особенно во хмелю. Не раз на постоялом дворе драки устраивал, а случалось, избивал и стражников, пытавшихся его усмирить. Князь Твердислав не раз спрос брату учинял, а потом и вовсе выгнал из города. И многие берестяне, узнав об этом, вздохнули с облегчением. Но ныне Рогволд, если по виду судить, не только в летах прибавил, но и в разумении. Говорил он с лобного места строго, но без угроз. Укорил один раз берестян, что они поддались на посулы Горазда, а далее уже этой щекотливой темы не затрагивал. Сказал также, что как старший в семье он вправе обратиться к вечу, и это право никто из берестян не оспаривал. И приговор прозвучал такой, какого многие ждали: быть Рогволду князем в городе и волости и сидеть на столе вместо брата своего Твердислава. А в ответ боготур поклялся, что судить он будет по Велесовой правде, никого ни в чем не ущемляя.