Ответить мне Анастасия не успела, поскольку именно в этот момент в парадном зале, где мы находились, появился шевалье де Перрон и задал нам вполне резонный вопрос:
— А как же я?
— А почему ты не уехал с монсеньором? — рассердился на старого друга Марк.
— Но я ведь не знал, что они покинут замок так скоро.
Судя по всему, менестрель так увлекся сочинением своей поэмы, что на какое-то время забыл даже о собственной безопасности. Скажу сразу, я понятия не имел, что нам делать с этой жертвой поэтического вдохновения. Таскать его за собой по нехоженым тропкам было бы бесчеловечно. Законченным трусом шевалье де Перрон, конечно, не был, но и твердостью духа похвастаться не мог. Он был всего лишь славным парнем, по недоразумению угодившим в стаю монстров.
— Какой очаровательный юноша, — сладким голосом пропела Анастасия, и этого оказалось достаточно, чтобы сердце бедного менестреля учащенно забилось.
Шевалье де Перрон сначала покраснел как маков цвет, а потом побледнел. Словом, молодой человек с первого взгляда втрескался в редкостную стерву, которая в два счета могла увлечь его со стези добродетели в пропасть греха. Марк Ключевский, надо отдать ему должное, почувствовал опасность и попытался вырвать друга из лап ведьмы. Но, увы, бедный менестрель не поддался увещеваниям умного человека и заявил, что готов отправиться с нами на край света. Это было смелое заявление, тем более что на край света мы отправляться как раз не собирались. Наш путь лежал в ад, если верить той же Анастасии.
Плотно пообедав и приняв изрядную порцию вина, мы наконец выехали из приютившего нас замка на большую дорогу. Окружающее замок болото не проявило к нам никакого интереса. В том смысле, что не выплюнуло нам вслед из своего чрева очередного монстра, в схватке с которым мы могли бы проявить свою пьяную удаль.
— Кстати, Вацлав Карлович, вы вино захватили?
— Нет.
Я так и знал! Более того, неоднократно уже имел возможность убедиться, что мне достался никуда не годный оруженосец, на которого нельзя полагаться ни в ратных трудах, ни в походе. Любой другой странствующий рыцарь уже давно бы уволил Крафта как профнепригодного, но я, к сожалению, гуманист, а потому не могу вот так просто взять и прогнать человека, не выплатив ему выходного пособия.
— Да какой вы рыцарь, Чарнота, — обиделся на меня Вацлав Карлович. — Вы же самозванец. И шпоры у вас краденые.
— Да быть того не может, — ахнул шевалье де Перрон.
— Смею вас уверить, молодой человек, — продолжал Крафт, — перед вами картежник, пьяница, мот и соблазнитель хорошеньких девушек. У этого субъекта ужасное прошлое, сомнительное настоящее и чудовищное будущее. Бегите от нас, шевалье, и как можно дальше.
— А куда бежать? — растерянно произнес де Перрон.
— Ну вот хотя бы по той тропе, — махнул рукой Крафт, — она выведет вас к замку Грамон, который вы покинули отчасти по нашей вине.
— Вацлав Карлович прав, — поддержал бывшего Цезаря Марк. — Тебе лучше уехать, Бернар. Отправляясь с нами, ты рискуешь потерять не только жизнь, но и душу. В конце концов, Анастасия не последняя женщина, которую ты встретишь на своем пути.
Надо отдать должное Зиминой, она промолчала. Не думаю, что ведьма пожалела несчастного шевалье, просто, видимо, решила, что в нашем многотрудном предприятии он станет помехой.
Де Перрон вздохнул, неуверенно помахал нам рукой и поскакал по указанной Крафтом тропе. Нам оставалось только надеяться, что менестрель не заблудится в лесу и не угодит волку в зубы.
— А какой тропой поведете нас вы, прекрасная Анастасия? — обернулся я к ведьме.
— Я не подряжалась быть вашим проводником, Чарнота, — усмехнулась актриса.
— Значит, мне показалось, — пожал я плечами. — Что вам подсказывает интуиция, Вацлав Карлович? Или, может быть, нам на помощь придет таинственный прибор?
Похоже, внутренний голос Крафта на этот раз решил отмолчаться, потому как Вацлав Карлович никак не отреагировал на мой вопрос. Не говоря уже о приборе — этому, похоже, наши проблемы были до лампочки. Марк равнодушно насвистывал популярную мелодию, всем своим видом выказывая равнодушие к затронутой проблеме. Таким образом, вся ответственность за выбор пути перекладывалась на мои плечи. Доверие мне, конечно, оказывалось великое, но я, как человек скромный, интеллигентный, от такой сомнительной чести уклонился, а принятие судьбоносного решения передоверил своему коню. И, надо сказать, сивка-бурка меня не подвел, решительно ступив на ту тропу, по которой только что ускакал шевалье де Перрон.
— Но позвольте, — сразу же встрепенулся Вацлав Карлович, — эта дорога приведет нас к замку Грамон.
— А какую тропу предлагаете вы?
Крафт указал направо, Марк налево, Анастасия неопределенно махнула куда-то в непроходимые дебри. Словом, никакого консенсуса не наблюдалось. И мне ничего не оставалось, как солидаризироваться в центризме со своим конем. Иными словами, я не собирался сворачивать с избранного им пути, памятуя о том, что в иных случаях животный инстинкт гораздо надежнее человеческого разума.
По этой лесной тропе мы проехали каких-нибудь три версты, как вдруг услышали громкий, испуганный вопль, заставивший моего коня встать на дыбы. Будучи посредственным наездником, я с трудом удержался в седле, но, к сожалению, выпустил поводья из рук, чем эта скотина немедленно и воспользовалась. Мне пришлось пригнуться едва ли не к самой шее взбесившегося коня, чтобы сохранить лицо, не в переносном, разумеется, смысле, а в самом что ни на есть буквальном.
— Куда вы, Чарнота? — растерянно крикнул мне в спину Крафт.
Вопрос был по меньшей мере некорректным, поскольку я понятия не имел, куда меня вынесет глупое животное. А то, что доставшееся мне животное глупое, я понял сразу, как только оно затормозило на краю обширной поляны. Любой другой уважающий себя конь, испугавшись до поросячьего визга, непременно бы унес доблестного рыцаря подальше от опасного места, но мне достался сивка-бурка с куриными мозгами. И эта помесь глупой курицы и пугливой антилопы ничего лучше не придумала, как привезти меня прямо в пасть коварного и злобного врага. И добро бы этот враг был один, так ведь нет, их тут собралась целая бандгруппа с откровенной претензией на мою жизнь и кошелек. Кошелька у меня не было, а отдавать жизнь за здорово живешь не хотелось. Мне не оставалось ничего другого, как обнажить свой меч Дюренталь и обрушить его на голову ближайшего врага.
Врагом оказалась здоровущая особь, внешним видом напоминающая гориллу. В руках у этой гориллы была дубинка, ею она отвела мой меч и, оскалив клыки, отпрыгнула в сторону. Мне прежде не приходилось сталкиваться с гоблинами нос к носу, зато доводилось о них читать. По-моему, это были они, родимые, — горячие, волосатые парни довольно приличного роста, коренастого телосложения и сомнительного интеллекта. О рыцарском политесе, вроде «двое дерутся — третий не лезь», они не имели ни малейшего представления, а посему гурьбой бросились на проезжавшего мимо мирного обывателя, то есть на меня, оставив на время своего пленника. Пленником был доблестный менестрель де Перрон, который угодил гоблинам в лапы как кур в ощип. Бандюги уже успели отобрать у него меч и раздеть до пояса. Видимо, они вообразили, что и с Вадимом Чарнотой у них не будет проблем. А зря. Когда мне уж очень досаждают грубые и неотесанные придурки, я превращаюсь в зверя. В буквальном смысле, а не в переносном. Случившаяся со мной метаморфоза не только повергла в шок моего коня, но и потрясла воображение гоблинов. Спрыгнув с лошади и отбросив в сторону меч Дюренталь, я пустил в ход кулаки и когти. Натиск зверя апокалипсиса был столь неожидан и страшен, что несчастные гоблины обратились в бегство. Я едва успел ухватить одного из них за шиворот и подвесить на сук росшего поблизости столетнего дуба.