— Почему?
Волк любит задавать вопросы. Ему хочется знать, за что сражается его отец и капитан. А Бес Ожский всю жизнь сражается за собственное человеческое достоинство. За то, чтобы оставаться самим собой и не превращаться в червя, покорного чужой воле. За Ожский бор и веселых друзей. Волку этого не понять, он не пережил ужаса одиночества, когда во всем огромном мире только ты, солнце, черный пепел и взбесившееся сердце, готовое разорваться от боли. И тогда собственная память становится врагом.
— Меченым есть что защищать кроме личной свободы, — сказал Волк.
— Что именно?
— Лэнд — это их родина, это их деревни, это их семьи. Они ничего не забыли.
— У меня нет родины.
— В таком случае нам с тобой не по пути.
— Даже тебе?
— Даже мне.
Выбор уже сделан. И этот выбор сделали без него, и ему остается либо присоединиться, либо уйти. Рано или поздно, но это должно было случиться.
— Сколько людей осталось с тобой?
— Двадцать.
— Ждите меня за стенами.
Ну, вот и все. Бес Ожский так и остался последним истинным меченым на земле, и никто не захотел разделить его одиночество. Никто не захотел быть свободным от всего и всех. Даже Волк, даже Тор. Они ушли, и спасибо, что хоть позвали за собой. Хотя, быть может, они правы. Башня не жила сама по себе, она прикрывала Лэнд от внешней угрозы, и в этом, наверное, был смысл ее существования. Меченый не может быть свободным от долга перед своей землей, как бы зло и жестоко она к нему ни относилась. Любить ее он не обязан, но обязан защищать.
Бес поднялся и в раздумье прошелся по комнате. Главные смутьяны в его войске — Рахша и Адабай, это они зовут к походу в Лэнд. Пайдар осторожничает, не желая рвать с Черным колдуном слишком резко и рано. Хитрый Дуда, родной брат погибшего в Хянджу хана Азарга, держит сторону Беса. Но это пока. Дуде не нужны соперники в Суранской степи, ему не нужны ни Бес Ожский, ни бес покойный хан Адабай. Варваров он не боится. И правильно делает: рано или поздно осканцы, урканцы и югеры уйдут в родные леса. Опасны лишь Рахша с его городским сбродом да вечный соперник Адабай.
Осторожный хан как всегда пришел не один. Три немых телохранителя застыли истуканами у дверей. Интересно неужели Дуда думает, что Бес Ожский не справится с четырьмя степняками, если дело дойдет до драки? Или это просто въевшаяся в душу осторожность человека, прошедшего через предательство, плен, рабство, вновь обретшего свободу и не желающего ее терять за здорово живешь?
— Рад тебя видеть, хан Дуда.
— Почтенный Ахай всегда в моем сердце, — Узкие глаза хана блеснули из-под черной бараньей шапки, смуглая рука словно бы невзначай опустилась на рукоять кинжала.
— Я слышал, что хан Адабай готовит орду к походу в Северную страну?
— Адабай не единственный хан в степи.
— Много ханов — много раздоров, — согласился Бес — Твой брат был моим другом, достойный Дуда, и я этого не забыл.
Дуда никак не отреагировал на слова Беса. Они были братьями с Азаргом, но не были союзниками. Смерть Азарга пришлась на руку Дуде, но он никогда не признался бы в этом вслух.
— Адабай недоволен тобой, почтенный Ахай, он считает, что ты потерял победу, отпустив северных варваров невредимыми и с оружием в руках.
— А что думает об этом достойный Дуда?
— Мне Лэнд ни к чему. Хану Дуде хватает Суранской степи.
Судя по всему, он не лжет. Дуда осторожен и, пока не укрепит свою власть в степи, ни в какую авантюру не полезет. Но для решения столь сложной задачи Дуде потребуются годы.
Губы Беса растянулись в ухмылке, белые волчьи зубы сверкнули на смуглом, иссеченном шрамами лице:
— У хана Адабая большой аппетит, но слишком маленький живот, чтобы переварить проглоченное.
Дуда коротко хохотнул, всем видом демонстрируя веселье, но настороженность в его глазах не исчезла.
— Почтенный Ахай нашел свою дорогу в Лэнд. — Это был не вопрос, а скорее утверждение.
— Да, и по этой дороге нам с Адабаем не по пути.
— Я это понял, — кивнул Дуда. — Адабай не поймет никогда.
— Именно поэтому передо мной сидит сейчас достойный Дуда, а не его ничтожный соперник.
— Адабая поддерживают Рудак и Кинкар, не говоря уже о Ракше, который пьет воду из рук хана.
— Жалею, что не повесил Рахиту еще в Хянджу.
— Никогда не поздно исправить допущенную ошибку, почтенный Ахай, — улыбнулся Дуда.
— Я последую твоему совету, достойный, — пошутил Бес — Что же касается Пайдара, то ему хватает забот на собственной земле. С Храмом покончено, и наступает момент, когда даже желанные гости становятся в тягость хозяевам. Я думаю, Пайдар нас поддержит.
— А Кинкар?
Бес прищурил один глаз и косо глянул на Дуду:
— А зачем достойному Пайдару свой хан Адабай в Восточных лесах?
Дуда рассыпался мелким трескучим смехом, лицо его сморщилось как печеное яблоко, но даже в этот момент взаимного доверия глаза его ни на миг не выпускали рук Беса из поля зрения.
— В крепости есть твои люди?
Хан разом оборвал смех:
— Мои люди предпочитают запах трав затхлому воздуху каменных колодцев.
— Тем лучше, — криво усмехнулся Бес — Каменные стены рано или поздно рушатся, и горе тому, кто не успевает отскочить в сторону.
Эхо взрыва, достигшее ушей Рекина Лаудсвильского, заставило его вздрогнуть и остановить коня. Владетель вопросительно посмотрел на горданца Хармида, тот тоже пристально всматривался в зарево, разгоравшееся на горизонте.
— У нас был порох, — отозвался наконец горданец на немой вопрос Рекина. — Ярл Хаарский готов был взорвать крепость, если ее не удастся удержать.
— Варвары умеют обращаться с порохом?
— Почтенный Ахай умеет. Одно непонятно: зачем ему понадобилось взрывать крепость?
Зато Рекин, кажется, понял, и дай бог, чтобы его догадка оказалась верной. Лаудсвильский перехватил горящий ненавистью взгляд Ивара Хаарского и поморщился. Этому молодцу объяснили, что смерть его отца — это всего лишь трагическая случайность, но он не поверил. В роду Хаарскад дураки не водились. Рекин ждал от этого Ивара не меньших неприятностей, чем от его лжетезки минувшей зимой.
— Меченые, — негромко предупредил владетель Ульвинский.
Рекин обернулся так резко, что едва не свернул себе шею — не хватало ему одного сумасшедшего, так вот вам, появился второй, легок на помине, ничего не скажешь, Лже-Ивар отнюдь не выглядел смущенным, а белоголовый Оттар и вовсе улыбался беспечно и нагло. Не будь этот мальчишка принцем, да еще и меченым вдобавок, Лаудсвильский с большим удовольствием вытянул бы его плетью вдоль хребта.