Елена не знала, сколько прошло времени, дым медленно рассеивался, но Бес продолжал все так же неподвижно сидеть на полу, уронив голову на грудь. Ей стало страшно, и она встряхнула его изо всех сил. Бес наконец поднял голову и посмотрел на женщину.

— Это я виноват, — голос его звучал хрипло. — Я испугался. Я все видел, но ничего не сказал Данне.

— Это ничего, — сказала Елена, обнимая его за шею. — Это пройдет. Все будет хорошо.

— Мне никогда не будет хорошо, Елена, — Бес то ли засмеялся, то ли заплакал, — ни во сне, ни наяву. Никогда.

Глава 8 УЛЫБАЙСЯ, ГАРОЛЬД!

Владетель Рекин поднял покрасневшие то ли от бессонницы, то ли от дорожной пыли глаза на владетеля Брандомского:

— Говорю тебе, волчонок жив, и его отросшие зубы готовы вцепиться в наши глотки.

Ярл Грольф Агмундский поежился, хотя в комнате было довольно жарко. Однако обрюзгшее лицо Бьерна Брандомского оставалось невозмутимым:

— Ты же сам утверждаешь, что он ничего не помнит.

— Эта ведьма с озера Духов вполне способна ему помочь.

— Почему ты не убил его во время пути? — Ярл Грольф недовольно покосился на Лаудсвильского. От Рекина одни неприятности. Его связи с храмовиками давно и неодобрительно обсуждались в приграничных замках. Даже король Гарольд подозрительно косился в его сторону, хотя иной раз и спрашивал совета. В Лэнде не было человека более осведомленного в Суранских делах, чем владетель Рекин. Но благородный Грольф Агмундский не был любопытен и предпочитал держаться подальше и от Лаудсвильского, и от его тайн. Черт принес эту нордлэндскую крысу — так хорошо сидели они с владетелем Бьерном, вспоминая ушедшие времена.

— Говорю вам, что к нам приехал дьявол! — Владетелю Лаудсвильскому не сиделось на месте, и он бегал по залу, вызывая раздражение у собеседников.

— Сядь, Рекин, — попросил его Брандомский. — Убийство человека не такая сложная проблема, чтобы портить себе по этому случаю кровь.

Лаудсвильский бросил в его сторону удивленный взгляд. Эти чугунные головы так, похоже, и не поняли, что он им втолковывает вот уже битый час. Речь идет о смертельной опасности для Бьерна, для Грольфа и для самого Рекина, которому после прозрения меченого в землях храмовиков лучше не появляться.

— Меня радует твое спокойствие, благородный Бьерн. — Голос Лаудсвильского звучал почти насмешливо. — Это тем более удивительно, что волчонок в первую очередь будет мстить тебе.

— Не стоит преувеличивать опасность, благородный Рекин, — вяло махнул рукой Брандомский. — Стены Ожского замка достаточно надежны, щенку не дотянуться до нас мечом.

— Этот дотянется, — обнадежил Рекин. — Я тебя предупредил, дорогой Бьерн.

Лаудсвильский круто развернулся на каблуках, едва не смахнув при этом стоящие на столе кубки полой пропыленного алого плаща, и направился к выходу. Владетели осуждающе смотрели ему вслед. Эти нордлэндцы просто невыносимы в стремлении вечно поучать других.

— В последнее время Рекин стал слишком осторожным, к чему бы это? — усмехнулся Агмундский.

Бьерн устало пожал плечами. Осторожность осторожностью, но не исключено что Рекин был не до конца откровенен, и кто знает, не обрел ли этот меченый высоких покровителей в Храме? Рекин далеко не трус, и уж коли он рвет и мечет, то этому есть серьезные причины. Брандомский подал знак слуге:

— Догони благородного владетеля и попроси его от моего имени вернуться.

Агмундский недовольно поморщился. Его расплывшееся тело покойно разместилось в кресле, и благородному Грольфу не хотелось излишних волнений и разговоров о давно забытом кровавом деле.

Лаудсвильский вернулся с недовольной миной на лице. Плащ он не снял, демонстрируя тем самым крайнюю занятость, к столу не присел, а так и остался стоять посреди комнаты обиженным истуканом.

— Твои предложения, благородный Рекин, — сухо откашлялся Брандомский.

Лаудсвильский присел на подлокотник кресла и, понизил голос почти до шепота, произнес:

— В Храме есть люди, заинтересованные в нашей дружбе.

Грольф недовольно фыркнул:

— У нас своих забот хватает, Рекин.

Лаудсвильский не обратил никакого внимания на выпад Агмундского. Благородного Грольфа вообще трудно стронуть с места, но, раз сорвавшись, он катится потом со страшной силой тяжелого валуна, сметая все на своем пути. Сейчас главным было то, как воспримет это заявление Брандомский.

— Дружба — дело доброе, — заметил Бьерн. — Вопрос, какие выгоды мы получим от этой дружбы?

— Золото, коней, оружие, да мало ли чего.

Ярл Грольф стал проявлять некоторый интерес к разговору — этот проныра Рекин иной раз предлагал выгодные предприятия.

— Что нужно сделать?

— Убрать мальчишку.

— И все? — удивился Грольф.

— У мальчишки нужно изъять амулет в виде сцепившихся скорпионов. В Храме есть немало людей, готовых выложить любую сумму, чтобы заполучить эту игрушку.

— А с кем мы заключаем союз?

— С тем, кто больше заплатит, — усмехнулся Рекин.

— Не так глупо, — коротко хохотнул Грольф.

— Меченый служит Храму? — спросил Брандомский, задумчиво разглядывая свои покрытые густой сетью морщин и шрамов руки.

— Да. И его покровители могущественные люди.

— Сдается мне, что ты пытаешься втравить нас в опасную игру, Рекин.

Лаудсвильский пожал плечами:

— Ничто не дается даром, дорогой Бьерн. Посвященный Чирс человек опасный, но и у него есть враги. Кюрджи намекнул мне в дружеском разговоре на вечную благодарность посвященного Нумилина, Зоркого ока Храма, если я добуду сведения, порочащие Чирса.

— И ты собираешься продать Чирса Нумилину? — На губах Агмундского появилась ехидная усмешка.

— Я же сказал: продам тому, кто больше заплатит. У нас широкое поле для маневра. И есть время, чтобы подумать. Вряд ли Чирс будет слишком оплакивать племянника, если получит в качестве компенсации желанную реликвию.

— А зачем им нужен амулет?

— Трудно сказать, но у Чирса глаза горели, когда он говорил об этой штуке, да и Кюрджи уже который год за ней охотится.

Брандомский недоверчиво посмотрел на старого друга. Знает Рекин, конечно, больше, чем говорит. Впрочем, дело, похоже, действительно выгодное.

— Убрать волчонка — это и в наших интересах, и в интересах короля. Какой у тебя план, благородный Рекин?

Бес поднял голову и прислушался: неясный шум за спиной был мало похож на нервный шепот ночного леса. Кто-то бесцеремонно ломился сквозь заросли, не слишком заботясь о том, что его могут услышать. Зверь так по лесу не ходит, тем более ночью. Бес покосился на побледневшую Елену. В ней он был уверен. Оставался дорогой друг Рекин. Этот не прочь всадить нож в спину и жрецу Ахаю, и меченому Бесу. Будь у достойного Ахая под рукой пешки — Лаудсвильскому не поздоровилось бы. Хотя благородный владетель, кажется, не из тех охотников, которые бросаются на потревоженного вепря в первых рядах.