Мне показалось, что в меня стреляли, хотя ручаться в этой ситуации я ни за что не могу. Уж слишком быстро я улепетывал с проклятущего места, и у меня не было возможности оглянуться. Да что там оглянуться, когда только через десять минут я обнаружил, что держу в руках пакет с долларами, а немного погодя, обшарив свою небольшую сумку, обнаружил там и золотого тигра, будь он неладен. Разрази меня гром, если я помню, как эта солонка опять оказалась у меня. Буквально за секунду до роковых выстрелов она была в руках несчастного Шагиняна.
Поуспокоив дыхание, я впал в задумчивость. Присесть на лавочку я не рискнул, взять такси тоже, а продолжил свой путь по изнывающей от жары столице пешим порядком, мучительно стараясь понять: какого черта? Зачем этим вооруженным придуркам понадобилось убивать Шагиняна, а уж тем более меня, Феликса Строганова, гостя столицы, ни в чем абсолютно не повинного? Не считать же в самом деле грехом попытку продажи вещицы, имеющей, наверное, определенную антикварную ценность, но все же не настолько значительную, чтобы отправлять из-за нее на тот свет сразу двух человек, да еще среди бела дня, да еще с пальбой из автоматического оружия.
Вряд ли эти люди следили за мной. В этом случае им не составляло никакого труда подкараулить меня в московской подворотне, врезать тяжелым тупым предметом по затылку и без всякой пальбы забрать понравившуюся вещь. Нельзя сказать, что я человек хилый, но не Терминатор же, в конце концов. И двое-трое хорошо подготовленных молодых людей без труда загнули бы мне салазки. Значит, слежка велась за Шагиняном. Недаром же он так осторожничал.
Спускаясь в метро, я на всякий случай огляделся. Все было тихо — и в тылу, и по фронту, и с флангов. Нет, народу вокруг было с избытком, и по большей части это были люди бесцеремонные, не отказывающие себе в удовольствии подтолкнуть локтем зазевавшегося провинциала, но в этой шумной толпе никто меня не пас и не проявлял ко мне криминального интереса.
Подземная прохлада почти вернула мне утерянное равновесие. Ну попал в чужую разборку, ну едва не пристрелили мимоходом. Так ведь не пристрелили, и по нынешним временам это уже счастье. Радуйся жизни, Феликс! Потом расскажешь девушкам, как тепло тебя встречали в столице и как в результате горячего приема ты едва не попал на тот свет.
В гостиницу я не пошел. Во-первых, вещи все были при мне, если не считать кое-какой мелочи, которую я решил пожертвовать заведению, во-вторых, за проживание я уплатил вперед и теперь мог не опасаться, что меня потревожат с этой стороны, ну и, в-третьих, в заднем кармане брюк у меня был билет на самолет, приобретенный заранее. До отлета мне оставалось несколько считаных часов, и я решил просто побродить по городу, не беспокоя никого пустыми вопросами и не привлекая к себе внимания.
Слежки за мной не было, это я могу сказать совершенно точно. Не то чтобы я агент спецслужб, но кое-какой опыт общения с правоохранителями имею. Нельзя сказать, что мне это общение доставило удовольствие, но и особых неприятностей не принесло. Дожив до тридцати годов, я так и остался холостым и несудимым, к великой радости своей мамы. Опровергнув тем самым пророчества цыганки, которая лет двадцать пять назад посулила, что впереди у этого пострела небо в крупную клетку. Я человек несуеверный, но кое-какие меры предосторожности принял. В частности, за всю свою бурную жизнь я никого не убил, не изнасиловал и не изувечил. Что касается прочих заповедей, то с этим не все так уж гладко, но в любом случае в тех кругах, где мне приходится вращаться, я слыву относительно порядочным человеком. Во всяком случае, до сих пор кривая меня вывозила, и я очень надеюсь, что вывезет и впредь.
В аэропорт я приехал за час до вылета и зарегистрировался без проблем. Правда, в какой-то момент мне показалось, что за мной следят. Я даже почувствовал холодок в области желудка, что не помешало мне, однако, установить примечательную особенность: следившие за моей скромной персоной глаза принадлежали симпатичной женщине лет двадцати пяти-тридцати. Да что там симпатичной, писаной красавице. По всем правилам голливудских боевиков, если героя не удалось убить сразу, то его следует соблазнить, подослав к нему умопомрачительное создание, ноги у которого от зубов растут. Конечно, подобный расклад был бы слишком банален в сложившейся ситуации, а потому к заинтересовавшейся мной даме я подошел без душевного трепета, а уж фразу произнес и вовсе не блещущую оригинальностью:
— По-моему, мы с вами где-то встречались?
— Встречались, — мило улыбнулась мне очаровательная блондинка. — Меня Наташей зовут. Я подруга Виктора Чуева.
Недаром же мне ее лицо показалось знакомым. С Витькой я столкнулся в ресторане дня за два до своей поездки в Москву. Чуев кутил в довольно многочисленной компании, так что поговорить нам не удалось. Но эту женщину я запомнил и даже, по-моему, собирался пригласить на танец, но почему-то не пригласил.
— А я ушла почти сразу, — откровенно призналась Наташа. — Когда мужчины сильно напиваются, они начинают вести себя слишком развязно. А мне это не нравится.
Строгая, судя по всему, женщина. Я промычал в ответ что-то вроде того, что имеет место быть, и вообще народ пошел дурно воспитанный. А в столице, между прочим, этот народ еще хуже, чем в нашем славном городе.
— Мне так не показалось, — с некоторой ноткой удивления в голосе сказала Наташа.
— Каждый судит в меру приобретенного опыта, — скромно заметил я. — А вы здесь какими судьбами?
— Командировка, — вздохнула она. — К сожалению, очень короткая. А так хотелось побродить по музеям. Я ведь искусствовед.
— Что вы говорите? — удивился я. — И в живописи разбираетесь?
— Разбираюсь, — засмеялась Наташа. — А в чем, по-вашему, еще должны разбираться искусствоведы?
— Видимо, в скульптуре, — выложил я свои последние познания по этому вопросу. — И, возможно, в музыке.
— А вы, простите, чем занимаетесь?
— Бизнес. В отличие от вас, я никогда не интересовался ни живописью, ни скульптурой.
— А чем вы интересовались, если не секрет?
— Медициной. Но, увы, не добился взаимности. Покинул стены института раньше, чем успел получить диплом.
Мои слова были чистой правдой. Я действительно пять лет учился в медицинском институте, но учеба показалась мне занятием скучным, а медицинская стезя малоперспективной. В общем, я выпорхнул в большую жизнь, не получив достойного образования. За что и поплатился. Сначала меня на два года забрили в армию, а потом вдруг выяснилось, что все хлебные места уже заняты и человеку моего темперамента, воспитания и образования ничего особенного в этой жизни не светит, кроме прозябания на обочине. Прозябать на обочине я не собирался, оттого и пустился во все тяжкие.
— Странный вы человек, Феликс, — задумчиво сказала Наташа, но это было уже в салоне, когда наш лайнер благополучно оторвался от земли.
Сидели мы рядом. Мне удалось довольно быстро убедить одного солидного дядьку, что от перемены мест очень многое в нашей жизни может измениться. Наташа приняла мое неожиданное соседство благосклонно. В конце концов, несколько часов полета лучше провести в обществе молодого остроумного собеседника, чем измученного командировочным бытом храпящего мужчины выше средних лет.