– Нет! Я свободен! – джин отлетел, повиснув под потолком. – Хотя у меня будет еще стремление встреться, – с режущим слух свистом он облетел зал по кругу и выскользнул в приоткрытую дверь.
– Как тебе, мэги Пэй? – Верда присела, приподняв голову дочери магистра и смахнув с ее лица спутанные волосы.
– Паучица, спасибо, – прошептала Астра, – спасибо тебе, моя добрая шетовка. Откуда ты знала, что он исполнит желание наоборот?
– Я же мэги, а не дурочка какая-нибудь, – передразнивая ее, ответила госпожа Глейс. – Признаться, очень боялась. Даже потом, зная, что он – Тэхоникэас, до смерти боялась. Кто знает, как могли перевернуться в его голове мои слова?
– Теперь я тебе кое-чем обязана, – Астра приподнялась и села, упираясь локтем в нишу. – Что стоит сосуд с джином? Я бы назвала его бесценным.
– Думаю, он стоит доброго отношения, – Верда скруглила губы и поднесла к ним согнутый палец, обозначая образ Эты Милосердной. – Честно говоря, у меня было несколько желаний, и я надеялась получить хотя бы три сосуда с джинами. Придется довольствоваться одним. Но пусть тебя это не заботит, ведь я тоже многим тебе обязана. И так даже лучше – в желаниях нужно и меру знать.
– Мэги Глейс, я хотел убить тебя, – признал Каррид, убирая трясущимися руками мечи в ножны. – Балд свидетель, если бы я добрался до тебя, когда ты творила непонятное моему уму дело, я бы порезал тебя на куски. Теперь я преклоняюсь. Прости, – он присел перед ней и жестом высшего анрасского почтения, поцеловал край ее одежды.
– И ты, Леос, хотел убить меня? – Верда прищурилась, подходя к барду.
– Нет, нет, моя госпожа! – выпалил он, шагнув ей навстречу и жарко сжав ее тонкие бархатистые пальцы. – Но я думал, ты сошла с ума. С ума сходил и я.
– На лице не осталось следов «охотника»? – спросила Астра, вновь озаботившись своей внешностью. Встав, она повернулась к Голафу.
– Совершенно никаких. Оно по-прежнему прекрасно, – искренне ответил франкиец.
– И здесь будто ничего. Ни малого шрама, ни царапины, – откинув влажный от крови край разодранного платья, дочь Варольда оглядела свою грудь и живот. Тут же почувствовала липкий взгляд мужчин и закричала на барда и Каррида: – Чего уставились?! Совесть имейте, меня так нагло разглядывать!
– Я тебе флер свой дам, – предложила госпожа Глейс и направилась к валявшейся у двери сумке. – Обмотаешься им, все ж будет лучше, чем испытывать любопытство наших невоспитанных спутников, – прикрыв рот ладонью, она хихикнула.
Сотворив у стены иллюзию зеркала, мэги Пэй долго приводила себя в порядок, то укладывая растрепанные волосы, то перевязывая шелковый флер, предательски сползавший с груди, пока госпожа Глейс не догадалась помочь ей и закрепила тонкую ткань заколкой.
– Можем отдохнуть здесь, – убрав зеркало, предложила Астра.
– Да, в этом зале больше нет опасной магии. Запрем двери и будем чувствовать себя в относительной безопасности, – согласилась Верда, успевшая обследовать всю окружность помещения.
– Тогда – час. На отдых час. Больше задерживаться здесь нельзя, – сказала дочь Варольда, вспоминая предупреждение жреца Иссеи, что благоприятное время для проникновения в гробницу слишком непродолжительно и, судя по фазе луны, оно было уже на исходе. – Один час и идем дальше.
– Светлейшая, а как насчет золотишко прибрать? – Каррид покосился на горку монет под расколотым кувшином. – Отдыхать мне что-то не хочется. Да и не смогу я спокойно мять задницу, когда вокруг пропадает столько бесхозного добра!
– Прибери, волосатик. Вообще, если тебе еще охота шевелиться, наведи здесь истинно анрасский порядок. А я ноженьки вытяну, и не трогайте меня, – стянув с плеча Голафа плащ, мэги Пэй бросила его на возвышение возле обсидиановой призмы и прилегла, положив под голову сумку.
– Лучшим образом приберу, – пообещал преданный Балду и, расстелив жреческое одеяние, принялся сгребать на него монеты, приговаривая: – Здесь штаров этак сто пятьдесят будет. Нет – двести. Или триста-четыреста. Все в дело пойдет, Светлейшая. Исключительно на наше благое дело. И сможем мы выпить и закусить до отвалу, как следует кротким детям Его.
– Эй, Балдаморд, – Леос, отодвигая коленом друга, попытался снять с полки другой горшок, расписанный пестрыми либийскими узорами, но сосуд оказался слишком тяжелым, выскользнул, разбился и рассыпаясь по полу множеством золотых монет. – И тут штаров пятьсот будет, – слушая прелестный звон прыгающих на полу кругляшей, заключил бард. Не в силах побороть искушение, он столкнул с полки еще один горшок – на мраморных плитах заблестели синими каплями сапфиры разной величины. Обрадовавшись такому итогу, Леос сбросил на пол еще один пузатый сосуд, потом еще и еще.
Пока Леос и Каррид творили подобное разорение, вскрикивая от восторга и сами сияя ярче разворовываемого добра, мэги Верда перебирала пыльные свитки под ликом ночной богини, читала что-то полушепотом, некоторые пергаменты бережно складывала рядом с нефритовой статуэткой. Рейнджер разглядывал оружие, выбирая то кривые короткие мечи, лезвия которых за столько веков едва тронула ржавчина, то украшенные золотом булавы и боевые топоры. Отложив в сторону два меча с клинками прекрасной стали и изящными эфесами, Голаф окликнул анрасца:
– Каррид, очень советую взять вот эти взамен твоих железяк. По длине они почти такие же, легко войдут в ножны. И по руке тебе, друг, придутся как раз.
– Пожалуй, послушаю тебя, господин рейнджер. Что ж не взять хорошее взамен плохого? – согласился Рэбб. – Сейчас золотишко уложу, чтоб слишком не звякало.
Он затолкал приготовленные свертки в растолстевшие сумки и с трудом затянул ремни.
– Здесь за сто колтов будет, – с наслаждением признал анрасец, отрывая от пола увесистую ношу. – И это еще возьму, – решил он, подошел к нише, возле которой занималась со свитками госпожа Глейс, и снял висевший на цепочке сосуд, похожий на приплюснутую каплю серебра. – Руны какие-то. Внутри что-то булькает, – бормотал Каррид, рассматривая находку и стараясь понять, что же в ней его так привлекло. Затем он недолго поколдовал с пробкой, уразумев, что открывается она несколькими поворотами направо, осторожно свинтил ее и тут же ощутил сильный и пряный аромат вина.
– Балд-отец, вино здесь! Верно напитку этому больше тысячи лет, а значит он совершенно божественный, – сказал Каррид, подходя к Астре Пэй возлежавшей на плаще франкийца и лениво наблюдавшей за возней друзей. – Не желаешь глоточек, Светлейшая? А то ты бледная какая-то.
– Не умно, господин Балдаморд. Если вину этому тысячу лет, то оно уже давно скисло. И не тысячу лет ему, а много больше. Так что пей сам, – дочь магистра вежливо отклонила его руку с открытым сосудом.
– И выпью, чего ж не выпить, если наилучшим на свете вином пахнет, – анрасец поднес серебряную емкость ко рту и направил в себя струйку, глотнул, выдохнул, дико вращая глазами, и с восторженным рыком сообщил: – Истинно божественно! Истинно!