– И голод в Намфрете. Земля сохнет, – добавил его спутник.
– Подвезите нас до города, – попросила Верда, скинув с головы флер, являя свои роскошные светло-золотистые волосы. – Подвезите, пожалуйста. Я никогда не ездила на верблюдах, – с восторгом и тенью прошения она оглянулась на дочь Варольда – та кивнула.
– Мы оплатим за вас въезд в ворота, – добавила госпожа Глейс.
– Двадцать больших монет? – недоверчиво спросил караванщик.
– Да. Двадцать рохесских сальдов, – мэги Верда, еще больше осмелев, подбежала к верблюду с рыжими отметинами на боках. – Я этого выбираю, госпожа Пэй, – радостно заявила она, поглаживая шерсть могучего животного. – Он прекрасен!
– Гой! Куру гой! – крикнул погонщик, перехватив посох и взмахнув свободной рукой – караван остановился, верблюды кроме двух первых опустились на землю.
– Как желаете, госпожа Глейс. Вам платить. Я поеду на этом, – Астра подошла к ближнему животному и уселась на него после одобрительного кивка либийца.
– Эй! Эй! Опускайся, мохнатая лошадина! – повелел Каррид Рэбб первому из верблюдов, покрытому синей попоной.
Верблюд медленно повернул голову к анрасцу, изогнул шею и заворчал.
– Давай опускайся, когда сын Балда перед тобой! – взревел Рэбб. Дернул за узду и тут же в ответ получил плевок, целиком покрывший его лицо густой пеной.
– О, дитя грязной моры! Свиньи тебя родили! – неистовствовал Каррид, отскочив в сторону и отчаянно протирая глаза.
– Нельзя так, маленький господин, – возразил один из погонщиков, не слишком понимая смысла выкриков северянина. – Тем более так нельзя с этим верблюдом. Он здесь самый важный и не возит никого.
– Успокойся, святейший Балдаморд! – призвала Астра. – Садись со мной.
– Нет уж. Я своим ногам доверяю, – анрасец стоял, набычившись и побагровев. – Пешком за вами пойду. Я презираю горбатых лошадин, которые плюются на меня и все приличия! Я их ненавижу!
По команде погонщика с посохом караван тронулся в путь.
Слева от дороги тянулись квадраты полей, разделенные оросительными канавками. Кое-где виднелись лачуги, сложенные из вязанок тростника и пальмовых листьев. С другой стороны лежала каменистая земля с редкими головками кактусов, между которых ветер кружил рыжеватую пыль.
Астра, покачиваясь на спине верблюда, оглядывала с высоты проезжавшие мимо повозки и вереницы темнокожих носильщиков – за соединением двух дорог их встречалось все больше. Иногда мэги подбадривала шутками Каррида Рэбба, хмуро шагавшего по обочине в почтенном отдалении от оскорбивших его животных, или прислушивалась к речи караванщика, с великим почтением рассказывавшего Верде Глейс о святынях Намфрета и гробницах древних царей, расположенных за городом на северо-западе.
Скоро караван добрался до въезда в город. Стена, сложенная из массивных блоков песчаника, служившая надежной защитой от кочевников и разбойничавших семей Сатха, здесь прерывалась. По ее краям возвышались огромные фигуры львов с человеческими лицами. Между лап каменных идолов, взиравших на дорогу пустыми глазницами, и находились ворота, сейчас открытые, охраняемые рослыми стражами, такими же свирепыми с виду, как вечные сфинксы.
Расплатившись рохесскими монетами, которые здесь были в ходу не меньше чем деньги либийской чеканки, обе мэги попрощались с караваном и, дождавшись Каррида Рэбба, направились к порту. Южные кварталы Гефахаса выглядели жалкими и убогими, словно продолжение пустыни: глинобитные домики с кривыми стенами, маленькими оконцами, жались друг к другу, изредка оставляя место для пальм или сухих акаций. Все вокруг здесь казалось грязно-желтым, воздух насыщал запах горячей глины, соли и нищеты. Однако дальше возле реки, делившей город на две неравных части и впадавшей мутным потоком в море, Гефахас преображался: за высокими обелисками вставали стены дворца Каруха Старшего, выбеленные до ослепительного блеска, украшенные синей глазурью и медными рунами. В бассейнах, скрывавшихся в тени фисташковых деревьев и мимоз, плавали длинные ленивые рыбы и большие черепахи, слывшие знатным лакомством замысловатой либийской кухне. Здесь же располагались известные храмы. Святилище Хеги Герфахаской, сложенное из черных мраморных плит, поднималось над верхушками пальм четырьмя ярусами, каждый из которых был отмечен знаками Стихии. Храм Горона стоял на возвышении, верх его венчала гигантская голова сокола со сверкающими на солнце хрустальными глазами. У ступеней, сходящих к широкой аллее, замерли воины в леопардовых шкурах и полосатых платах, укрывавших плечи. Тяжелыми копьями эти стражи загораживали проход.
Ближе к рынку находился священный дом Сектеха, окруженный рядами массивных колонн. Возле него зеленело небольшое озеро, на поверхности его среди лотосов появлялись и исчезали морщинистые спины крокодилов. Несколько откормленных тварей, почитаемых жрецами Сектеха, словно боги, лениво лежали на берегу. Астра слышала, что этих отвратительных существ в ночи полнолуния служители храма кормили людьми – рабами, купленными на рынке, или приговоренными к смерти преступниками. Еще мэги знала, что Сектех, по поверьям либийцев был божественным родственником нагам и младшим сыном Абопа – братом Аасфира. Поэтому, проходя возле святилища хищного зверобога, мэги Пэй недобро посмотрела на стоявших под портиком жрецов и подумала: «О, если б недобрые почитатели змеетелых гадов знали, что Аасфир гниет на скалистом берегу Карбоса и уничтожила его я – дочь славного магистра Кроуна!».
* * *
Сразу же после прибытия в Гефахас, Голаф Брис вместе с капитаном Морасом обошли десяток припортовых кабаков и опросили матросов, приплывших с Иальса и Рохеса. Спрашивали одно, самое важное, волновавшее их: видел ли кто-нибудь близ Гефахаса летающий корабль? Моряки отвечали разное. Некоторые, потешаясь, глядя пьяными неумными глазами на двух странных господ, говорили, что шета зубатого в небе видели и развеселую компанию его прелестных подруг. Другие ворчали что-то бессвязное и снова тянули губы к чашкам с теплым мутным элем. Однако нашлось несколько свидетелей из Ланерии, которые признали и даже поклялись, сплетая мозолистыми пальцами знаки Чести, что истинно видели крылатое судно, летевшее от Рохеса на юг, и было это не так давно – пять – шесть дней назад.
Эта весть совсем сокрушила Бриса, поскольку пять, тем более шесть дней – слишком большой срок для стремительной «Песни Раи», и оставалось признать, что госпожа Пэй, миновав либийский порт, находится теперь где-то недостижимо далеко, быть может в самом сердце города Кэсэфа.
Все утро следующего дня Голаф расхаживал хмурый по палубе «Нага», часто поднимая глаза к небу, то ли молясь Пресветлым Сестрам, то ли еще надеясь увидеть золотистые крылья в горячей синеве, где не было даже птиц, и лишь пылало южное неутомимое солнце. Известие, что в гавань вошел «Гедон» с двумя обгоревшими мачтами почти никак не заинтересовало франкийца. Стоя рядом с Морасом Арондом, он безразлично наблюдал, суету на пристани. Смотрел, как с пиратского когга переправляли на берег груз и носилки с каким-то человеком, сопровождаемые самим гиленом Пери и прибывшими спешно либийскими жрецами.