– Ты прекрасна! Как можно прятать такое потрясающее тело? Я просто пришел помочь – как мне кажется, такой маленькой мочалкой спину ты себе не вымоешь…
Лита, выскользнув из его рук, вцепилась в свои тряпки, и, забившись в угол палатки, затравленно посмотрела по сторонам: увы, единственный выход из этой мышеловки находился как раз за спиной капитана.
– Дуреха! Что же ты так затряслась? Положи вещи обратно и смой с себя мыло! Куда ты так пойдешь? Не бойся, я не собираюсь делать тебе ничего плохого! Просто хочу помочь…
– Я справлюсь сама… Ну, пожалуйста… господин капитан! – выдавила из себя женщина. – Вы должны меня понять – я не привыкла ходить грязной и… стесняюсь…
– Да, я понимаю… но, знаешь, ты красива настолько, что я ничего не могу с собой поделать… Давай я сяду тут, в уголке, и буду тобой любоваться… А ты мойся дальше… Ну, представь, что ты – в вашей душевой… Там много солдатни – а я тут один. Сижу, молчу… – опустившись на металлический мусорный контейнер, капитан убрал с лица «добрую» улыбку и неожиданно для Литы рявкнул: – Делай, что сказал… Не выводи из себя, ладно?
Литу затрясло от ужаса – для того, чтобы представить себе дальнейшие действия озверевшего от желания офицера, особой фантазии не требовалось. Достаточно было видеть его взгляд.
– Возьми станок и приведи себя в порядок… Красивая женщина не должна так опускаться… И убери, наконец, эти тряпки! Или мне это сделать самому?
Красная от стыда, Лита повиновалась – отложила в сторону мокрые, покрытые мыльной пеной вещи, и вернулась в душ… Капитан затих, но ненадолго – к моменту, когда Лита закончила приводить себя в порядок и кое-как справилась с непрекращающейся нервной дрожью, сотрясающей ее тело, Ломмз внезапно вскочил на ноги и, оказавшись за ее спиной, схватился за мочалку:
– Тебе кажется, что это все? Вряд ли ты дома вылезала из душа так быстро… Я же сказал, что помогу помылить спинку… Ну-ну, не трясись! Разве тебе не приятно от того, что ты наконец смыла с себя грязь? А… твоя спинка тоже этого заждалась… с ума сойти, какая у тебя талия… Подними руки… Знаешь, никогда не думал, что при виде сбоку-сзади грудь может смотреться так выигрышно… Ты – самая прекрасная женщина, которую я встречал за свою жизнь… не надо отворачиваться, ну пожалуйста…
– Все, достаточно, господин капитан! – не выдержав такого унижения, Лита отскочила от попытавшегося прикоснуться к ее груди мужчины и, подхватив трусики, натянула их на одну ногу…
– Стоять!!! – обозленный сопротивлением офицер рыкнул так, что у Меддир затряслись коленки. – Решила надо мной поиздеваться? Зря ты так… Я же могу и разозлиться… Думаешь, почему тебя до сих пор не отдали солдатам? Из-за твоего муженька? Щазз! Те жалкие потуги, которые он называет работой, не заслуживают ни поощрения, ни… в общем, тебе давно место в солдатских палатках… Каково там, знаешь? Нет? Что ж, я сейчас покажу… Сними трусы… Зачем они тебе? На, оденешь халат… Ну, что встала? Идем!
Перепуганная Лита, затянув пояс на широченном мужском халате, в который, кроме нее, могла поместиться как минимум еще одна женщина, попробовала было влезть в свои исцарапанные туфельки с давно обломанными каблуками, но не тут-то было – озверевший капитан, схватив ее за руку, потащил ее за собой…
– …Вы можете взять мое тело, но не душу… – стоя перед раздевающимся Ломмзом и прижимая руки к груди, выдавила из себя Лита, с трудом заставив себя отвлечься от того, что увидела в солдатских палатках. То, что творили с женщинами эти звери, было настолько чудовищно, что хотелось умереть на месте, только бы не оказаться там, среди потных, похотливых самцов, тешащих свое естество.
– А зачем мне твоя душа, красотка? – выпутываясь из штанины, хохотнул капитан. – Душа есть у каждой бабы… А вот такие сиськи – дефицит… Что встала как вкопанная? Ложись… Кровать, правда, узковата, но, думаю, мы как-нибудь да поместимся…
– Я не хочу… – дрожащим голосом сказала Лита, отступая в ближайший угол… – Отведите меня в мою палатку, пожалуйста! Я вас очень-очень прошу…
– Либо ко мне, либо к солдатам… Приказ вышестоящего начальства… – оставшись в чем мать ро– дила, ухмыльнулся Ломмз.
– Я… не готова сегодня… Давайте потом, а? – вжимаясь в прогибающуюся стенку, пробормотала женщина, изо всех сил стараясь говорить твердо.
– Зато готов я… – заржал офицер. – Хватит ломаться, а? Двое детей, а ведешь себя, как первоклашка… А ну-ка, марш в кровать… Быстро!
Лита, зажмурившись, отрицательно мотнула головой… и чуть не упала – сильный рывок, бросивший ее вперед, чуть не вырвал ей руку из плеча. Через мгновение женщина почувствовала сильную боль в сжатой лапой капитана груди, а потом – удар в живот, заставивший ее согнуться…
– На кровать, сука! – зарычал капитан и, подхватив на руки падающую женщину, швырнул ее на чистые, пахнущие свежестью простыни. – Еще одно слово против, и я перестану быть нежен…
На следующее утро после «овощерезки-шоу» я вспомнил абсолютно все отглагольные прилагательные сексуального характера, которые когда-либо слышал: вертолет, впустую промотавшийся над горами часов пять после камнепада, похоронившего остатки преследовавшего нас воинства, как оказалось, летал не просто так. А развозил снайперов. На все удобные для высадки наблюдателей высоты. И уже через полчаса после рассвета мы чуть не потеряли Эрика – пуля, выпущенная с расстояния километра в полтора, с визгом срикошетила от камня, мимо которого он как раз проходил.
– М-да… Если бы не джуше, я бы сейчас кормил ворон! – дождавшись окончания моей тирады, посвященной отношениям снайпера с его винтовкой, окрестными горами, вертолетом и начальством, а так же своей тупости и недальновидности, буркнул Эрик и поглубже забился в расщелину, куда успел юркнуть после того, как услышал звук выстрела.
– Блин, откуда стреляли-то? – возлежащая рядом с ним Оливия ошарашенно вертела головой. – Это чертово горное эхо действует на нервы!
– Раскат! Ползи сюда и тащи с собой этого дурня… – скомандовал я сбитому мною с ног горцу. – И не показывайся из-за камней – их «арбалетчик» прячется где-то неподалеку…
– Уже догадался… – буркнул воин, видимо, слегка обиженный таким неподобающим к себе отношением. – Только вот не вижу где…
– Сейчас посмотрю… – вытаскивая трофейный «бинокль», сказал я и вздохнул: происходящее нравилось мне все меньше и меньше.
Минут через десять наблюдения место, где залег стрелок, я все-таки нашел: солдат, видимо, продолжающий считать нас обычными аборигенами, не пытался прятаться, а метался по вершине хребта в поисках позиции, откуда нас было бы видно. Вздохнув, я отложил в сторону бинокль и потянулся к винтовке: если его начальство не страдало идиотизмом, то толку от убийства снайпера было немного. Зная местонахождение не вышедшего на связь бойца, можно было легко определить направление нашего движения. И послать туда толпу спиногрызов. Однако оставлять его в живых резона не было, и я, дождавшись, пока он замрет на месте, плавно потянул за спуск…