Уже слышно, как постанывает над жареным мясом юный дикарь. Возле бревенчатого забора течения вообще нет, и теплая вода стоит ниже колен. Аккуратно положив обе ладони на верхушки бревен, я напряг пальцы, осторожно подтянулся на руках и — разрывая хитон на животе об острую кромку сруба, оставляя по дереву мокрый след от штанов, — быстро перебросил на ту сторону ноги… Резко дернулись голые, облезшие от загара плечи подростка — но я уже здесь: подошвы в греческих полусапожках с мягким стуком опускаются на землю, и — вжи-и-изз! — заострился из ножен узенький светлый клинок.
Подросток так и не успел обернуться — он замер, пыхтя над недоеденным завтраком и напряженно косясь на кинжальное лезвие, игравшее в моей руке правильными зеркальными бликами. Отшвырнув ногой грубый лук, валявшийся неподалеку, я сделал еще шаг вперед и коснулся округлым острием его плеча.
— Как звать? — кратко спросил я, стараясь не щеголять московским акцентом. Мальчик сперва замер, потом бешено засопел носом, будто собираясь расплакаться. — Имя?! — Лезвие ткнулось в плечо, продавливая побелевшую полоску на коже. Я быстро глянул в сторону леса: два других разбойника уже совсем скрылись из виду. Скорее всего, направились к тому месту, где оставили лодку. Надо торопиться — минут через пять они добегут до места и обнаружат пропажу челнока.
— Мяу… — неуверенно сказал подросток, и я увидел, что у него задрожала нижняя челюсть. Я сгреб свободной пятерней сразу несколько жидких косичек и рывком заставил его подняться с колен. Слегка прижимая небольшой клинок к пояснице моего пленника, шагнул обратно к частоколу — и парень послушно попятился следом: смешная рыжая шапка съехала набок.
Вскоре мы уже оба сидели в лодке — вернее, я сидел, а парень полулежал на дне, прижимаясь носом к бортику, и судорожно икал от страха. Я развернул свой плащ и набросил его на это скрюченное тощее тело — странно было наблюдать, как из-под дорогого терракота выглядывают цыплячьи щиколотки в разводах засохшего ила. По счастью, утерянное весло тоже свернуло с основной протоки в стоячую заводь напротив святилища и застряло в кустах — двигаясь к лодке, я подобрал его и теперь мог корректировать движение суденышка вниз по течению.
Время от времени я бросал взгляд на широкое толстоносое лицо пленника, повернутое в профиль. Чем дольше я смотрел на него, тем более утверждался в мысли, что передо мной — типичный представитель коренного финского населения Окско-Поволжского бассейна. Вот откуда взялась в десятом веке эта неандертальская дикость — действительно, судя по русским летописям, славянские колонизаторы, пришедшие на землю финнов, обгоняли их по уровню культурного развития на несколько столетий. Видимо, парень принадлежит к первобытному народцу вроде Мери, Веси, Еми или Голяди… Если это так, то мы едва ли найдем общий язык. Скорее всего, он не понимает по-славянски.
— Мяу! — вполголоса позвал я, и парень на удивление живо обернулся ко мне. В мутно-голубых глазах уже не было прежнего страха — кажется, мой плащ не только согрел подростка, но и вселял в его рыбье сердце надежду, что неизвестный господин с кинжалом если и прикончит, то не сразу. — Мяу! — повторил я и, отложив весло, ткнул себя в грудь. — Алексей. Я — Алексей.
— Ялисе! Ялисе! — с готовностью воспроизвел мое имя финский мальчик. Я поморщился, осознав банальность ситуации: два представителя разных культур знакомятся в точном соответствии с голливудским сценическим каноном. Но делать нечего: других собеседников пока нет.
— Хм??? — вопросительно хмыкнул я, свешивая руку к воде и опуская в реку указательный палец. Подросток среагировал немедленно:
— Са-анда! — сказал он, не сморгнув глазом. Я улыбнулся. Для дикаря он соображает довольно быстро. Итак, речка тоже называется по-фински. Честно говоря, не припомню я в Европейской России реки с таким названием… Господи, только не Финляндия! По-фински я знаю всего четыре слова: Калевала, Ильмаринен, Сибелиус и… Маннергейм. Впрочем… мы ведь ударили в колокол под самой Кандалакшей, то есть совсем близко от Карелии.
— Э-э… хм?! — еще раз вопросил я, показывая пальцем в ту сторону, где таял в лесах удалявшийся священный холм. — Мокошь?
— Мокоша, мокоша! — радостно закивал паренек и тут же поймал свободной рукой съехавшую с темени шапку. — Мокоша муола мяу тынна.
Как и предполагалось, святилище принадлежало старой богине Мокоши. Оставалось выяснить, кто и зачем отдал приказ о его разорении. Приходилось прибегать к личным актерским качествам, и я пододвинулся поближе к пленному аборигену.
— Мяу! — утвердительно сказал я, вонзая указующий палец мальчику в грудь. — Хмм?! — Интонация вопросительно подпрыгнула, и я, надув по возможности щеки, сгорбился и сделал вид, что размахиваю каменным топором.
Парень по достоинству оценил мой талант имитатора: тонко захихикав, он довольно произнес: «Сало! Са-ало!» — и тут же сам надул щеки, передразнивая своего старшего товарища. Он так вошел в образ, что вскочил на корточки и стал мелко подпрыгивать, делая вид, будто тащит на плече тяжкое бревно. Мне пришлось слегка одернуть его: лодка сильно раскачивалась, а мне еще предстояло выяснить самое главное — имя высокого бородача в театральном плаще.
— Хм?.. — зловеще хмыкнул я, медленно сощуривая глаза, стягивая брови к переносице и приобнажая кончики зубов в дьявольской улыбке. Очевидно, эта роль удалась мне несколько меньше: тощий Мяу в недоумении заморгал белесыми ресницами. Кажется, он подумал, что это лично я рассердился на него и теперь уж точно прикончу. Мне пришлось еще немного поупражняться, прежде чем он, облегченно вздохнув, произнес, чуть запинаясь:
— Ку… Куруяд.
* * *
ДОНЕСЕНИЕ ДЕСЯТНИКА ВАРДЫ ГОНЧЕГО КНЯЗЮ АЛЕКСИОСУ ГЕУРОНУ
(перевод с греческого Алексея Старцева).
«ЗАПИСКА НОМЕР 1. К ВОПРОСУ О МЕСТНОЙ НЕЧИСТИ
Высокий господин мой!
Тщательно изучив донесения наших воинов о замеченных ими в разное время необычайных природных явлениях, а также добровольные показания местных жителей, спешу сообщить:
АЛЬФА. Здешние поля, озера, реки и в особенности леса населены всяческой богопротивной нечистью в количествах, непривычных для иноземца. Поскольку земля эта не знает креста, разновидных подземных, водяных и воздушных бесов развелось здесь превеликое множество, причем местная нечисть в отличие от большинства наших греческих демонов отличается вызывающей наглостью, агрессивностью и физической силой. Никогда не встречая в человеке решительного духовного сопротивления, они поистине разжирели и приобрели в действиях уверенность, а в движениях медлительность. Некоторые из них, наиболее чтимые в местном народе, пользуются подношениями и трепетом жителей подобно языческим божкам.
БЕТА. Всю славянскую нечисть допустимо различать в четырех основных группах, разнородных в степени близости к повелителю бездны.
Среди первых назову собственно божков, которые представляются обычными смертными людьми, вступившими в опасную связь с колдовством и через эту связь приобщившие себя к миру сверхъестественных сил и полномочий. Каждый из божков словно занимает трон в отдельном магическом царстве, замещая на этом троне прежнего повелителя, который умер человеческою смертью. В большинстве случав стареющий колдун самостоятельно готовит себе преемника, обучая его своей тайной науке. Иногда некий храбрец силою смещает прежнего властителя, отнимая у него звание и мощь. Наконец, случается так, что божка устраняет сам сатана, утверждая на его место более послушного ставленника. Подобного рода богов я насчитал четверых: Стожар, Дажьбог, Мокоша и Траян. Эти имена среди местных жителей поминаются значительно чаще прочих, этим же кумирам посвящены особые богопротивные капища. Я полагаю, что, будучи по природе своей обыкновенными людьми, эти верховные колдуны могут быть уязвлены оружием либо отравлены ядом. Следует, впрочем, помнить величайшее их мастерство в области перевоплощений, наговоров и тайночтения, а посему сама задача устранения такого противника расценивается мною как чрезвычайно сложная.