— Я, Берубой, обещаюсь быть Мокоши рабом и верным воином! — гулко повторил я вслед за длинноволосой старухой слова рабской клятвы. Тихо щелкнули сцепившиеся зубки — и ледянистая змейка непривычно плотно охватила шею. Легкая конвульсия электрической волной пробежала по змеиному тельцу — и я почувствовал, что животное у меня на шее замерло, отяжелело, налилось чистым серебром… Я посмотрел на гниловато-черную физиономию Корчалы, гнусно видневшуюся сквозь пелену болотного конденсата, — и понял, как действует эта серебряная вещица. Если раб начинает хитрить и замышлять против госпожи недоброе, змейка просто и со знанием дела примется все глубже и туже заглатывать кончик собственного хвоста, превращаясь из изящного ювелирного украшения в обыкновенную удавку. Дешево и мило…
Однако — ощутив на шее змеистое прикосновение, я почти не пожалел об этом. В конце концов, я ведь поклялся не собственным именем… Старуха убеждена, что я — Берубой, и это просто замечательно. Пусть наказывает Берубоя, если хочет! А я — человек свободный, безымянный! Вот только узнаю сейчас, как летать на сапоге, и — ищи вора в поле…
— Бери плеть во едину руку и стрелу во руку другую! — Старуха-медиум убедилась в том, что змейка уже охватила шею нового раба, заметно расслабилась и принялась надиктовывать низким голосом правила пользования летучим сапогом. — Како вдариши плетию по сапогу, немедля кликни: «Чур меня ввысь!» — и прыгай к солнцу! На стрелу же опирайся, ибо в едином-то сапоге не потечешь свободно по воздухам, а по истечении равного времени срок придет тебе падати оземь. Како потягнет тебя вниз, снову плетию хлещи сапог и клич заговорный вспоминай! Так и ступай — перво вверх, после вниз: сапог плетью погоняй, а на стрелу опирайся! Однако — берегись, да не проймет тебя вражья стрела, како птицу полетную!
Прикрыв на мгновение корявый рот, старуха глянула на меня исподлобья — сквозь жидкие пряди волос. Оторвавшись руками от корчалистого пня, она сделала осторожный шаг вперед, слегка пригибаясь к земле и вытягивая шею снизу вверх. Будь я проклят: в латунных глазках мелькнула насмешка…
— И помни: коли изменишь Корчале, не продохнуть тебе на земле более трех дней! На третью ночь… удавит тебя змеица! Змеичка-сребряничка… А-хх-ха-ха!
Я тронулся к выходу, оставляя даму-медиум наедине с ее немудрящей старческой радостью (еще бы! — самого Берубоя удалось поработить!). Металлическая цепочка на шее так леденила грудь, что приутихла даже горячая пульсация боли в нефункциональном плече. Кстати говоря, необходимо бы обратиться в местную поликлинику — пускай хоть кровь остановят, что ли… Течет ведь, однако.
— Сокольнику велит Корчала порану твою излечити! — словно прочитав мои мысли, прохрипела вослед милая старушка, улучив момент между приступами астматического смеха. — Сокольника отдает Корчала тебе в услуги, да повелеваешь ему! А ныне ступай! Сыщи сапог Корчале, сыщи-и! А-х-ха-хха-кха!
— Будь здорова, не кашляй, — хмуро сказал я, прощаясь. — Говорят, детский «Панадол» очень помогает, когда грудная жаба давит. Три-четыре упаковки в один прием — и хворь как рукой. Ну, пока, моя старушка. Жди меня, и я вернусь.
Хотелось как лучше, а получилось как всегда.
B.C.Черномырдин
Потрогав зачем-то мертвую змейку на шее, я стал удаляться—а Сокольник, радостно перескакивая кочки, уже бежал навстречу. Он был без доспеха, в огромной — до колен — белой рубахе, клубившейся на бегу. Рубаха была чистая и сухая — я с ожесточением покосился на свои боевые подштанники, испятнанные кровью и глиной.
— Жила сказал, будя ты теперь десятник? — вопросительно улыбнулся он, подбегая. — Будя ты теперь мне вожак? Верно ли, Берубойко?
— Абсолютно, — произнес я голосом десятника, медленно привыкая к новому званию, а заодно и к новому имени. Определенная деталь метнулась в глаза: череп воинственного подростка был, оказывается, гладко выбрит. Теперь, в отсутствие шлема, он загорал в солнечных лучах. Любопытно: это придавало парню тайное сходство со средневековым запорожцем или даже с неонацистским скинхедом.
— О-ох!.. — Сокольник вдруг едва не поскользнулся, отшатнувшись от моей змейки, взблеснувшей на груди. — Ты что… крепость Корчалину принял?! На себя?! Ты… да ты же раб теперь, ты же…
— Сделай легкий вдох, — посоветовал я и тут же удивился:
Сокольник, немедля подавив на лице следы эмоций, затих на полуслове, напрягся — и шумно вдохнул обеими ноздрями. Парниша честно выполнял мой приказ. — потому что я был десятник, а он — простой солдат. — Теперь слегка взмахни руками и представь, что ты — птичка, — продолжал я, любопытствуя, как далеко зайдет Сокольник в добровольном акте послушания. — Маленькая и зеленая птичка. На большой и желтой тропической ветке. Ме-едленно, очень медленно выдохни через нос…
Сокольник стал выдыхать через нос, а я понял, что именно такой подчиненный мне и нужен.
— Еще раз взмахни руками… — мой голос дрогнул, — и попытайся больше не дышать. Если можешь, останови сердце.
Осознав, что сердце Сокольника скоро остановится, я поспешно скомандовал «вольно». И тут же вспомнил кое-что важное: в изгрызенном плече по-прежнему полыхало и болезненно кипело.
— Рядовой Сокольник! У меня плечо побаливает. Надо бы излечить.
Рядовой радостно закивал и побежал куда-то вбок. Вскоре он вернулся, удерживая в руках нечто мягкое и желеобразное, завернутое в совершенно кровавую марлю и сочившееся алыми каплями.
— Эво — калинов сок! — возбужденно доложил он, с размаху плюхая сгусток лечебной слизи в бруснику.
Я брезгливо склонился над красноватой кашицей, расплесканной по густому мху. Среди сочной калиновой мякоти розовато попадались крошечные кусочки непромолотых косточек. — от снадобья шел горячий горьковатый пар.
— Калинов сок — вышнее лечение для пораны! — гордо продолжал Сокольник. — Зараз я тебе в плечо-то вмажу, и в срок заживешь по-новому, безбольно!
— Я тебе вмажу, смотри у меня! — угрожающе насупился я и подозрительно попросил инструкцию. Что, если данное средство не отрекомендовано Минздравом и может нанести вред организму? Аллергические высыпания на коже, головокружение, сонливость, задержка месячных — кому это нужно? Мне это не нужно. Мне нужна инструкция.
Инструкции, повторяю, не было. Пришлось довериться природной умелости рядового Сокольника и подставить ему опаленное тело. Вязкая горячая кашица въедливо набилась внутрь раны, нестерпимо и радостно выжигая болезнетворные бактерии. В плече защекотало сразу в пяти местах: «Эх, раззудись плечо», — вспомнил я древнюю богатырскую речевку и прижал челюсти друг к другу.
Калиновое желе обладало удивительным свойством: будучи вмазанным в тело, оно немедленно начинало загустевать, схватывая края раны на манер густого резинового клея. Я физически ощутил, как прихлынула к залепленной ране свежая кровь… «Новое лекарство „Калинов Сок“ — рекомендации лучших медиков Европы! Спрашивайте в аптеках вашего города!» Ядовитая пульсация в плече превратилась в яростное игольчатое покалывание — но покалывало как-то по-доброму, по-русски, с надеждой на лучшее. Умиленно посмотрев на лысый череп Сокольника, склоненного над моей раной (он обматывал плечо куском тряпки, пропитанной алым соком), я подумал, что, вернувшись в родной XX век, открою, пожалуй, собственное дело. Буду калиновым соком торговать — лечить крупных мафиози, изувеченных в контексте управления страной.