— Волшебником, — сказал он.
Правильно, а на Земле все мечтают стать космонавтами. Точнее, мечтали, когда ребенком был я сам. С тех пор приоритеты будущих профессий сместились в сторону брокеров, маклеров, дилеров и киллеров.
— Я буду защищать людей и истреблять чудовищ, как великий Морган. И я тебя не боюсь.
— Я тебя тоже, — сказал я. — И это нормально.
— Ага, — сказал он.
— Иди к маме, — сказал я, испытывая некоторую неловкость за свой душевный порыв.
— Хорошо, — сказал он и убежал.
Я внимательно следил за лицом женщины. Сначала на нем читалось неверие в то, что я отпустил ее сына, затем оно сменилось облегчением, а когда пацан схватился за подол маминой юбки, лицо выразило благодарность.
Рыцарство было легендой, красивым мифом, выдуманным писателями, поэтами и священниками. Людям нужен был идеал, и они получили рыцаря без страха и упрека, странствующего паладина, бескорыстного защитника слабых и угнетенных.
Почему я называю рыцарство мифом?
Начнем с того, что во все времена вооруженный до зубов человек, рыскающий по всему свету в поисках приключений, не имел права считаться нормальным. Рыцарство было уделом дворянского сословия, а дворянам никогда не было дела до проблем черни. Дворяне жили по своим правилам, которые сильно отличаются от норм нравственности и морали современного общества.
Рыцари могли быть богатыми и бедными, но они не могли быть бескорыстными, ибо странствия в качестве рыцаря занятие отнюдь не из дешевых. Скорее, это были вооруженные и закованные в броню разбойники, которые осаждали чужие замки, крали чужих жен, вводили право первой ночи на своей земле и облагали людей непомерными налогами, чтобы устраивать свои пиры и турниры.
Ланселот Озерный, как вы помните, соблазнил жену своего сюзерена и наставил рога самому королю Артуру, владельцу первого в те времена предмета сервировки демократической формации. Ну и что, скажете вы, ведь там присутствовала любовь, а любовь слепа, зла, сердцу не прикажешь, и так далее. Но мог ли рыцарь без страха и упрека возжелать жену своего короля, оставшись при этом рыцарем, о котором до сих пор слагают легенды? Имел ли он право видеть в Гвиневере женщину, а не свою королеву? Ведь Артур был не просто его господином, он был его другом! Можно ли назвать адюльтер нравственным поступком, достойным рыцаря?
Рыцари воевали друг с другом за земли, замки, титулы, сокровища и просто ради славы и стремления считаться лучшим. В этих войнах гибли и мирные жители. Когда господа дерутся между собой, в первую очередь страдают их подданные, те самые слабые и угнетенные.
Рыцарь мог проявить благородное отношение к другому рыцарю, но мог ли он проявить его к крестьянину, случайно встреченному на дороге? К крестьянину, которого дворянин не мог по определению считать человеком?
Рыцарь мог лелеять в своем сердце образ Прекрасной Дамы и превозносить ее до небес, но мог ли грязный и изголодавшийся по женскому обществу человек пройти мимо симпатичной селяночки?
Рыцарь мог умереть за своего короля, без рассуждений выполняя любой его приказ, но мог ли человек с таким отношением к жизни и смерти высоко ценить жизнь другого человека, тем более стоявшего ниже него на социальной лестнице?
Нет — на все три вопроса.
Завидев рыцаря, дамы не начинали прихорашиваться и готовиться пустить в ход свои женские чары. Напротив они двигали от разбойника на коне в ближайший лесочек и сидели там до тех пор, пока опасность не исчезала с горизонта.
Крестьяне не высыпали на улицу, чтобы поглазеть на проезжающий мимо конный отряд, не поднимали своих детишек на руки, чтобы тем было лучше видно. Они собирали свои пожитки и бежали в тот же лесочек, а те, кто не успевал, закрывали окна и двери своих домов, а сами лезли в подпол.
Думаю, что в этой деревне нас приняли за местный вариант этой напасти. Нас боялись и старались во всем нам угодить, чтобы не навлечь на себя наш гнев. Нас принимали по высшему разряду, но желали, чтобы мы быстрее покинули их селение.
Так я думал и не винил крестьян. Крестьяне не были виноваты в сложившемся положении вешей.
Я ошибался.
Сэр Реджи вернулся за полночь. Выглядел он усталым, но это была приятная усталость здорового человека, который весь день занимался тяжелым физическим трудом, а не усталость больного, который прошелся по комнате и сразу же почувствовал слабость и покрылся испариной.
Гном уже спал, как и все обитатели деревни.
Я сидел на крыльце в покинутом Кимли кресле-качалке, попыхивал сигаретой и попивал местное вино из стоявшего рядом с креслом графина.
— Рад видеть, что ты снова с нами, сэр Геныч, — сказал сэр Реджи, присаживаясь на крыльцо. — Но не стоит тебе засиживаться так долго. Мы потеряли слишком много времени. Чем раньше ты окрепнешь, тем раньше мы отправимся в путь.
— Я ждал тебя, — сказал я. — Потому что я считаю, что, прежде чем мы отправимся в путь, мы с тобой должны кое о чем поговорить.
— Хорошо, — сказал он.
Рядом с графином стоял второй стакан, и он налил себе вина. Сделал глоток.
— Где ключ Знаний? — спросил я.
— Здесь. — Он похлопал рукой по походной сумке. — Здесь с того момента, как я его туда положил.
— Зачем ты убил Корда? — спросил я.
Он промолчал.
— Ты убил Корда, пока я находился в трансе, навеянном ключом, пока я барахтался в твоих кровавых воспоминаниях. Зачем ты его убил?
— Как ты узнал? — спросил он.
— Зомби не стреляют из арбалетов, — сказал я. — У них слишком плохая координация движений. Они не умеют целиться, поэтому вообще не пользуются метательным оружием. Это я знаю из твоих воспоминаний.
Он глотнул вина.
— Ни у кого из зомби, которых ты убил до моего пробуждения, не было арбалетов, — сказал я. — Ты использовал арбалетный болт, потому что всегда говорил, что не любишь стрелять. Ты выкрал болт у людей Туко, я думаю. И ты не стрелял. Ты вогнал его рукой прямо в горло волшебника.
Еще один глоток.
— Ты знаешь, как убивать волшебника, чтобы он не успел прочитать заклинания, — сказал я. — Потом, даже если бы у напавших на нас зомби были арбалеты, все равно никто не мог бы выстрелить так, чтобы болт вошел в горло Корда под тем углом, под которым он вошел. Разве что волшебник задрал голову к потолку и подпрыгивал. Это я тоже знаю из твоих воспоминаний. Зачем ты его убил?
— О Моргане складывают легенды, — ответил сэр Реджи после непродолжительного молчания. — Как и обо всех волшебниках. Легенды говорят об их мудрости, доброте, о победах, которые они одерживали, о волшебстве, которое они сотворили. Обо мне тоже слагают легенды, и не только среди людей. Я — Затаившийся Змей, Парящий Ястреб, Гранитный Воин, после битвы на башне Корда добавится еще прозвище Восьмипалый. — Он помахал рукой, на которой не хватало двух пальцев, отрубленных Пожирателем Душ. — Не знаю только, кто это будет: Восьмипалый Вепрь или Восьмипалый Ястреб и уж тем более Восьмипалый Змей совсем не звучит. В легендах, повествующих обо мне говорится только о войне и победах, о крови, которую я пролил. Меня уважают и боятся, но меня ненавидят. Матери пугают моим именем непослушных детей. Ты видел мои воспоминания, прожил часть моей жизни. Что это было?