Я взял ключ и вдруг понял, что могу сделать для Андрея. Лихорадочно зашарил по карманам, выгреб все доллары и положил ему на колени.
— Держи.
Андрей посмотрел на деньги равнодушным взглядом.
— Не знаю, когда смогу отдать долг.
— Ты за кого меня принимаешь? — покачал я головой. — Нашел о чем думать.
— Раньше бы... — тяжело вздохнул он.
Я сочувствующе пожал ему руку, встал, но уйти просто так не смог. Подошел к палате и заглянул сквозь стеклянную дверь.
На высокой больничной койке лежал под капельницей худенький мальчишка, до подбородка прикрытый простыней. Изможденное бледное лицо, закрытые глаза, приоткрытый рот. Как и у всех раковых больных, больше всего поражала идеально лысая после многочисленных сеансов химиотерапии голова. Казалось, он не дышал, и только размеренное, словно щелчки метронома, попискивание кардиомонитора говорило о том, что жизнь в нем еще теплится.
— Олежка давно разучился улыбаться, — сказал Андрей. Он подошел сзади и поверх моего плеча смотрел на сына. Губы у него подрагивали. — С тех пор как умерла мать, я ни разу не видел на его лице улыбки...
Я тяжко вздохнул. Сказать было нечего.
— Иди, — мягко подтолкнул в спину Андрей. — У тебя свои дела.
И тогда я вдруг понял, что еще могу сделать для него, но для этого обязательно нужно встретиться с объектом. Край как необходимо. И чем раньше, тем лучше. Пока жив Олег.
Я кивнул Андрею и, не оглядываясь, медленно побрел по коридору, хотя очень хотелось бежать. Бежать, чтобы успеть. Однако я не был уверен, что все получится, и не хотел обидеть Осокина. Но как только завернул за угол в следующий коридор, я ускорил шаги.
Святогорский монастырь находился далеко за городом, и меньше чем за час до университетского городка отсюда не добраться. И то, если повезет поймать такси в этой глухомани. Но для меня расстояние не имело значения. Как попал сюда, так и уйду.
Можно было войти в стену прямо здесь, но по коридору сновали монахини и медсестры, и я направился в конец коридора, в туалет. Вначале я хотел войти, запереться в кабинке и уже оттуда шагнуть сквозь стену в стеклодувную мастерскую, однако затем решил по-другому. Время сейчас работало против меня, и надо было спешить. Вряд ли кто поймет, открывал я дверь в туалет или прошел сквозь нее. Если вообще обратит на меня внимание.
Я шагнул в дверь как раз в тот момент, когда она начала открываться внутрь. Отступать было поздно, и пришлось поспешно впрыгивать в дверь. Последним, что я успел увидеть в хосписе, было ошарашенное лицо священника, выходящего из туалета. Ну и черт с ним! Плевать, как он расценит трансцендентное явление — как Божье провидение или дьявольское наваждение. Прав Андрей: Бога нет. И дьявола тоже.
Наконец-то я попал туда, куда хотел. Чему-то все-таки научился. В стеклодувной мастерской было темно, но благодаря ночному видению я увидел на столе, рядом с центральной горелкой, шевелящуюся бесформенную массу. В сером сумеречном свете было трудно разобрать, в каком именно виде заявился в мастерскую объект, и я, не сводя с него глаз, зашарил рукой по стене в поисках выключателя.
Выключатель оказался рядом с дверью, и, когда зажегся свет, я увидел сидящего на столе мохерового осьминога. Не обращая на меня внимания, он задумчиво вертел перед собой карий стеклянный глаз. Стекло играло в щупальцах словно живое: глаз то растягивался в стороны, как капля воды, то становился плоским, то вновь принимал сферическую форму.
— Привет, — с облегчением сказал я. Правильно сделал, что поспешил, иначе мог бы и не застать объект на месте.
— Привет, — не поворачиваясь ко мне, буркнул осьминог. — Ты не в курсе, почему глаз только один? Где его пара?
Меня так и подмывало заорать на него и потребовать ответа, где находится Оксана, но я пересилил себя. На горьком опыте убедился, что экспрессия не поможет. Мои вспышки ярости Буратино принимал за игру и начинал выкобениваться. Ох, как прав Иванов насчет иной психологии...
— А с чего ты взял, что я тебе отвечу? — натянуто спросил я, напрягаясь от понимания, что в любую секунду объект может исчезнуть, так и не ответив в свою очередь на мои вопросы. В то же время был уверен, что, задай я вопросы напрямую, вероятность его исчезновения увеличится. Любопытен объект до крайней степени, и, только заинтриговав, я мог удержать его.
— А почему ты не хочешь отвечать? — удивился осьминог, по-прежнему не поворачиваясь ко мне, однако пряжа на туловище зашевелилась, нити раздвинулись, и в прореху высунулся голубой стеклянный глаз. — Разве мы не друзья?
— Друзья?! — поперхнулся я и прочистил горло. — Другу не говорят, что он больше не нужен.
— Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — не к месту рассмеялся осьминог. — Я имел в виду, что твои марионетки мне больше не нужны. А поговорить с тобой, помочь, когда попросишь, я всегда готов.
— И в этом, по-твоему, заключается дружба?
— Тю на тебя! — безмерно изумился осьминог и уронил на стол стеклянный глаз. — А в чем же еще?!
Вопрос прозвучал настолько наивно, что меня покоробило. Лишний раз убедился, что в человеческих отношениях объект разбирается на уровне ребенка.
— Друзья не ждут, когда их попросят о помощи.
— Да?
— Да.
Осьминог задумался.
— А как же я узнаю, что другу нужна помощь? — наконец-таки нашелся он.
— Друга понимают без слов... — начал я втолковывать азбучные истины и тут же почувствовал, как в голове у меня будто забегали муравьи. — Э, нет, убери своих тараканов! — заорал я.
— Каких-таких тараканов? — притворно удивился осьминог.
— А то сам не знаешь!
Щекотание в голове прекратилось.
— А что, похоже? — спросил он и неожиданно рассмеялся, очевидно представив в моей голове тараканов. — Весьма любопытная штука — образное мышление! — резюмировал он.
Но мне на фантазии объекта было наплевать. После сканирования моего сознания стало ясно, что о намерении контролировать разговор следовало забыть. Знал он мои вопросы.
— Где Оксана? — напрямую спросил я.
— Не скажу! — слишком быстро ответил осьминог, и я понял, что к исчезновению Оксаны он имеет самое что ни на есть прямое отношение.
У меня перехватило горло, я шагнул к нему, протянул руку, но, вовремя опомнившись, вместо мохерового осьминога схватил стеклянный глаз. Не собирался я в очередной раз наступать на грабли — помнил, что произошло, когда попытался расправиться с Буратино.
— Значит, не скажешь?
— Не-а.
Объект вел себя как ребенок. Он словно играл со мной, но в то же время вряд ли понимал, что играет. Из клубка мохера выглянул еще один глаз, однако смотрел он не на меня, а на стеклянный глаз, который я зажал в руке.