— Ну! — капризно вопросил мужик. — А вы чего покажете? Как меня развеселите?
— Да как хочешь! — бодро ответствовала я. — Хочешь, сказку расскажу, хошь — спляшу, хошь — покажу, как ушами шевелить умею… Mогем устроить традиционное развлечение, по-русски «пьянка — дранка», тебе в таком депресняке, по-моему, этого и не хватает.
Мужик оживился, но на всякий случай переспросил:
— А кукол показывать не будешь?
— Вот те крест и аттестат!
— А морды глупые корежить не будешь? — настырничал Готфрид. — Не будешь показывать попадью, дочь ее Пушку и жирного попенка?
— Ни разу! — пообещала я. — У меня свои методы… Через пять минут будете ржать, как лошадь Сильва… то есть за пузечко от смеха держаться. Только вот монашек со мной приблудный. Слышали мы, что у вас тут заблудшие души имеются, может, исповедовать кого надо? Это он зараз…
Эх,не стоило об этом. Дядька сразу расклеился, завздыхал, однако купился на мою ахинею. Я еще и моргнуть не успела, как дядька принялся расспрашивать Мишку:
— Ты здешний? В сан посвящен?
— Угу, — неохотно буркнула правдивая наша. — Сами мы не местные…
— Поди-ка сюда, — помахал ей Готфрид ручкой…
Мишка активно включается
Делать было нечего, и я зашевелила конечностями. Вблизи обнаружилось, что у Готфрида очень грустные и добрые глаза, прямо как у моего Жупиньки,когда он болеет (мельком я отметила тот факт, что Готфрид вовсе не такой старичок, каким его изображала семипендюринская легенда…).
Готфрид без лишних разговоров сунул мне перстень-печатку, какой-то сверток и велел:
— Пойди, брат, навести мою бедную жену и ее… бедного друга. Может быть, им тоже нужно утешение и увеселение в сей тяжкий для всех нас час. Перстень послужит тебе пропуском, я оставил стражу у входа в северное крыло. Сверток… передай… моему бывшему пажу, это его вещи…
Тут мне показалось, что глаза у Готфрида как-то странно сверкнули, но я списала все на свою природную мнительность.
— Иди, иди! — поторапливал меня Готфрид. — Северное крыло начинается сразу за этим залом…
— Иди, иди! — вклинилась Полинка. — Хлеб у меня не отбивай!
Разумеется, Полинка просто здорово придумала способ включить меня в игру и выключить из плана развлечений. Я не сомневалась, что после десяти минут наедине с Полиной Готфрид икать будет и пить водичку, захлебываясь от смеха. Но… только вот как-то все получалось слишком просто. Нет, я, конечно, была только рада такому повороту событий и ни в коем случае не хотела усложнять себе жизнь, просто… Просто мне казалось, что одним банальным посещением пажа с последующим инструктажем по технике безопасности в условиях крайне напряженной обстановки дело не ограничится.
Но делать было нечего. Я сгребла со стола сверток и перстень и отправилась к противоположному выходу, как обычно путаясь в рясе.
Сразу за дверью начинался длинный коридор, плохо освещенный, грязноватый, по полу катаются клочья пыли… Эх, сюда бы всех тех, кто кричит о романтике Средневековья. Вот она, романтика, к подолу липнет. Ну что, что в этом хорошего? Рыцари? Ага, грязные, страшные и вшивые. «О доблести вашей ходят легенды, пятнадцать зубов вы потеряли в боях и походах…» Это из какого-то эпоса. Представьте себе щербатого красавчика! Прекрасные дамы? Угу, «дорогая, из похода вернусь скоро, через две недели. Ты уж дождись меня, не мойся…». А это уже документально засвидетельствованное явление, письмецо к жене какого-то рыцаря. Хороша парочка — он щербатый, как дуршлаг, она грязна, как халат уборщицы. Зато — любо-овь просто неземная! Он ее за волосы — и об стол, об стол! (Всякие чувствительные стишки они чужим женам сочиняли!) Она ему мышьячку в протертый супчик, на мясо-то оставшимися зубами он и не покушается…
Вот так, бурча себе под нос и возмущаясь окружающей обстановкой, я добрела до двух дюжих молодцов с секирами и при полном военном параде. Ребята явно скучали, поэтому старались развлечь себя, как умели. Я застала их в тот момент, когда они оживленно пинали ногами чей-то шлем, пытаясь одним пинком добросить его до секиры, прислоненной к стене в нескольких метрах от них.
Завидев меня, они нехотя оторвались от шлема и подобрали секиры. Я с достоинством приблизилась, стараясь, чтобы колени не сильно стучали, а то походка получается как у подбитого страуса.
— Чего надо? — осведомился один стражник, позевывая.
Никакого уважения к монашеству! Хотя… в те времена к католической церкви отношение было самое негативное из-за, мягко говоря, непотребного поведения римских церковных властей во главе с папой. Хорошо хоть сразу по моське не надавали. Я приосанилась и напевно прогнусавила:
— Я брат Микаэл… иду исповедать бе-эдных грешников, которых вы стережете. Хозяин разрешил, вот перстень его…
Второй стражник задумчиво повертел перстень не совсем чистыми пальцами.
— Перстень вроде хозяйский…— протянул он. — Дак хозяин приказывал никого не пускать, строго-настрого запретил.
— Монахи не в счет, — объяснила я, стараясь изобразить на личике натуральное человеколюбие и приличествующее случаю смирение. — Нам надлежит исполнять свой долг в любых условиях. Вот ты бы, к примеру, хотел умереть без отпущения грехов?
Теология явно не была сильной стороной стражников. Они дружно поскребли шлемы, переглянулись, вздохнули. Наконец один сказал:
— Шут с ним, пусть проходит… Что такой мозгляк может натворить?
— А за мозгляка — анафема-а, — пропела я, просачиваясь в услужливо открытую дверь, — и вообще сам козе-ол!
Последней фразы стражники, слава богу, не слышали. Не такая я уж и храбрая, чтобы козлить стражника прямо в лицо…
За дверью оказался еще один узкий коридор (ей— богу, у тогдашних проектировщиков замка фантазия отсутствовала напрочь — не замок, а матрешка какая-то: коридор в коридоре!). Я огляделась: дверь справа, дверь слева и прямо тоже дверь. Ну и куда мне пойти? Встречаться с Клотильдой у меня не было ни малейшего желания, а уж тем более ее исповедовать или выслушивать слезливые жалобы на тяжелую долю жены феодала. Как бы это мне с первой попытки наткнуться на пажа? Кстати, как хоть его зовут?
Мне помог счастливый случай — за левой дверью вдруг раздалось бодрое треньканье мандолины и не менее бодрый голос заголосил веселенькую песню примерно следующего содержания:
Я родился и крестился
В кабаке, в кабаке!
Отшагал полжизни
Налегке, налегке!
Сдуру я в пажи подался
Да с женой чужой связался
И попался
Как куренок в су-уп!
Хоть и молод я и весел,
Да глу-уп!
Да, похоже, паж вовсе не скучал в заточении! Ишь как наяривает на мандолине! А стишки-то явно собственного сочинения…