— Э-э… мэ-э, — замычала я, не зная, что и сказать. Быть понятой, звать милицию, замывать кровь, давать показания, подписывать протоколы — это как-то не в моем стиле…
Клотильда угрожающе сложила ручки на мощной груди:
— Или вы хотите отказаться?
— Ню-ню! — замотала я головенкой, сообразив, что Клотильда меня в тесемку изомнет и на платье бантиком повесит, если откажусь…
— Вот и славно! — Хозяюшка вытащила себя из-за стола и зашлепала к двери, напоследок кинув: — Вам бы лучше спрятаться куда-нибудь! В гневе моя сестра брызгает ядом на несколько метров, аки змеюка африканская…
Я послушно скорчилась на Широком подоконнике, задрапировавшись тонковатой для тронного зала занавесочкой. Ладно, в крайнем случае сойду за комнатное растение…
— За кактус! — съязвил высунувшийся из противоположной стороны ниши Ула. — А если будешь так громко общаться сама с собой, то за говорящий кактус!
— Ой! — вздрогнула я от неожиданного явления духа из стены. — Ула!!! Тебе что, слава мумии, которая «Байки из склепа» ведет, покоя не дает?! Что ты выскакиваешь без предупреждения, как пьяная Снегурка из шубки?!
— Ну спасибо! — надул губки кучерявенький мой. — Я тут тружусь, сведения собираю, потею ради тебя, и что? Меня сравнивают с этой клонихой, с этой… непонятной мороженой штучкой-дрючкой!
— Ого-го! Горячие шведские мальчиши ломят в бой?! — завопила я. — Ты чего на Снегурку-то наехал, кошель балтийский? У вашего Санта-Клауса вообще свиты нет!
— А вот и есть! — торжествующе ответил Ула. — У него — гномики и волшебные олени!
— Вот извраще-энец! — подивилась я.
Ула привычно надулся, я захихикала. Все шло по плану. Не знаю, с чего уж мой Помощник такой обидчивый — прям слова не скажи, сразу губешки корежит, сопит, надувается… Я хотела выяснить, что за проблемы у малыша были со Снегуркой, но — вспомнила, что есть дела и поважнее. Ладно, вопрос о Снегурке, равно как и наболевший — о происхождении эпатажных штанишек, — пока что оставим.
— Что ж, Ула Храпотыкович, давайте перейдем непосредственно к делу, — начала я, но Ула педантично меня поправил:
— Моего папу звали Храфн, а вовсе не Храпотык, если уж тебе угодно меня звать на славянский манер!
Ну да, я же помнила, что там было что-то такое… сопяще-храпящее, похожее на запущенный гайморит или отрыжку. Вслух я, конечно, ничего такого не сказала, чтобы духа до истерики не доводить, а всего лишь исправилась:
— Ладно, ладно, Ула Храфнович, замнем базар, перетрем по существу. Так вот, морковчатый ты мой, пусть мой вопрос ни в коей мере тебя не удивит и, упаси бог, не вызовет резкий скачок давления, но… ДОЛГО НАМ ЕЩЕ ТУТ ТОРЧАТЬ?!!
От моего рева на потолке жалобно звякнула люстра, и до этого уже расставшаяся со всеми свечками, а крынки на столе резво отстучали нечто похожее на танец с саблями. Ула на всякий случай загородился своей амбарной книжищей и побелел до цвета паутины. Я ждала, уперев, насколько это было возможно в имеющихся условиях, руки в боки, грозная, как макака перед кормежкой.
Ула немножко пришел в себя, выдрал из амбарной книжки страницу и принялся деловито ее комкать. Нет, непременно нужно держать себя в руках, а то от моих нервов духи уже в штаны делают… Но Ула всего лишь измял бумажку до некоторого подобия веера и принялся ею обмахиваться, приговаривая:
— Господи, Господи, смотри, как я страдаю… И за что, Боженька? За что ты дал мне охранять эту маленькую чугунную неваляшку? Да она одними воплями всех врагов распугает, а уж если до рукоприкладства дойдет…
Я бесцеремонно прервала Скальдов сеанс медитации и, спустив ему неваляшку, настырно продолжала долдонить:
— Ну-у, Уличек, ну Скальдюша, когда ты вытащишь отсюда своих девочек?
На «Скальдюшу» пацан купился, как на тортик, подобрел, заиграл стыдливо ресничками:
— Ой, Полиночка, если б это зависело только от меня, я бы уже давно вас домой отправил. Да вот темные силы закупорили, если так можно выразиться, все проходы. Везде идет большая драка, причем с переменным успехом. Пока мы не догадались подвозить цистерны со святой водой и поливать их из шлангов… В общем, как только наши оттеснят их от прохода хотя бы на миллиметр, я вас сразу утащу отсюда. Главное, увести пажа подальше, но это уже не ваша забота…
Так, похоже у нас снова проблемы. Но ничего, Ула вроде бодрячком настроен, глядит оптимистом, может, и прорвемся.
— А нам-то с Михой что делать? Вообще, где она застряла?
— Она сейчас в фамильной усыпальнице Фусшнелей, — невозмутимо сообщил Ула, расправляя свой импровизированный веер. — Усиленно общается с девой из своего рода, с ведьмой то бишь. Пока они вместе, Мишке ничего не грозит.
Во блин-оладушек! Миха, значит, сидит в тепленьком уютном склепе, с родней общается, а я где? Крючусь на каком-то занюханном подоконнике в ожидании Великой Семейной Бучи, которую жаждет устроить местная очаровашка-затейница, по совместительству хозяйка замка!
И Буча не замедлила начаться. Стоило мне только подумать о Клотильде, как юная чаровница не заставила себя ждать и этакой куропаткой впорхнула в залу. Я сразу поняла, что куропатка на рогах и жаждет крови. За ней в зал нестройным рядком подтянулись родственнички. Я постаралась изобразить оконную раму и поглубже влипнуть в занавеску, вдруг сестрица Клотькина и вправду ядом плюется… От него по телу такие синюшные неэстетичные пятна идут, сама видела…
Родня Готфрида и Клотильды чинно рассаживалась за столом, злобно зыркая глазенками по сторонам и точа зубы. Позже я узнала, кто же там был, поэтому могу и вам рассказать, чтоб не мучить вас словотворчеством и фразочками типа: «Тогда мужик с большим, как у Клотильды, шнобелем встал и сказал…»
Перво-наперво там била прекрасная Иулия, сестрица Клотильды. Ну на Клотильду она была похожа, как я на атомоход. Тощая, маленькая, со злюще-кислющей рожей. Хоть уксус сцеживай и огурцы маринуй! Да и то банки на следующий день повзрываются…
Мужик в богатом кафтанчике при мече и с кучей гонора — это сам папа Клотьки и Иульки. Клотя на него размерами похожа, а Иулька — кислой вывеской.
Нянька Готфрида с вышиванием. Клотильде так и не удалось ее нейтрализовать. Стоило родственничкам заткнуться хоть на секунду, чтобы перевести дыхание, сплюнуть яд и собраться с мыслями, нянька тотчас же заводила: «А вот когда прапрадедушка Танкред сражался с неверными за Гроб Господень…»
Сопящая парочка — братец и сестра Готфрида— окопалась за кислой капустой и слаженно тявкала на Клотильду и ее родню. Я подозревала, что эти Пат и Паташон и были ночными заговорщиками. Интересно, чем же им так досадил паж, что они бабла не пожалели на то, чтобы выправить ему билетик на тот свет?
Хмурый дядька в кирасе. Я так и не узнала, кем он приходился Готфриду. По морде — прихлебала, сам квакал что-то об общем троюродном племяннике с материнской стороны его тещи.