Заняв остров, турки ворвались в стоящий на отшибе монастырь. Через одного позарившегося на деньги грека они прознали, что совсем недавно русские захоронили здесь одного из своих капитанов. Предатель показал и могилу. Турки вырыли гроб и выбросили из него тело. То были останки несчастного капитан-командора Игнатьева. Навстречу, пытаясь остановить святотатство, бросился было местный монах, но тут же пал зарубленный сразу несколькими ятаганами. Тело Игнатьева, а заодно и убитого монаха, закидали хворостом и сожгли. Уходя, турки убили и грека-предателя, справедливо рассудив, что, изменив своим единоверцам, он изменит и им…
Минуло еще три дня. Меж скал Тенедоса, не переставая, били пушки. Над разбитыми брустверами цитадели реял закопченный и рваный Андреевский флаг. А на близлежащих горных вершинах трепетали на ветру кровавые флаги Али… Вместо еще недавно сидевших в крепости турок, там держался русский гарнизон, а осаждали крепость уже турки. Впрочем, удивляться тому не следует, на войне счастье и удача зачастую переменчивы и соседствуют рядом.
Положение осажденных несколько облегчали оставленные Сенявиным у крепости фрегат «Венус», шлюп «Шпицберген» да два капера. Стоило туркам зазеваться и подойти близко к берегу, как на них немедленно обрушивалась картечь.
Взаимодействие крепости и судов было возложено на Петра Додта. Соорудив на приморской стене сигнальную мачту, капитан-лейтенант все время держал в курсе дела Развозова, прося у него, в случае необходимости, помочь артиллерийским огнем.
Затем турки изменили свою тактику. Отказавшись от бесполезных и кровопролитных штурмов, они начали каждодневные многочасовые бомбардировки крепости, благо и ядер, и пороха успели навезти на остров в количестве предостаточном. Положение облегчало крайне неудачное местоположение цитадели, она была выстроена в низине между трех гор, которые турки, разумеется, сразу ее и заняли.
– Встретил бы того умника, который здесь крепость соорудил, вмиг бы голову оторвал! – ругался Подейский, глядя, как десятками падают сверху в крепость ядра.
– В древние времена пушек не было, а стрелы с гор сюда не долетали! – вступился за строителей Гедеонов.
– В таком сурьезном деле, как фортификационное, думать всегда надо наперед! – оставил за собой последнее слово полковник. – Коль ставишь крепость, то ставь навечно! А тут одно слово – западня!
В словах его была известная доля истины. Цитадель не только простреливалась вдоль и поперек, но не имела ни казематов, ни погребов, ни помещений, где люди могли себя чувствовать хоть в какой-то безопасности, а потому ядра, картечь и пули наносили большой урон.
Но совсем уж худо стало, когда турки начали бросать в крепость здоровенные 9-пудовые бомбы, начиненные порохом. Падая, бомбы разрывались с оглушительным грохотом, убивая и калеча всех вокруг.
Из воспоминаний Владимира Броневского: «Турки с первого дня отрезали воду, и чрезвычайный в оной недостаток при палящем зное делал нужду в оной тем чувствительнее, что вопль женщин и детей и беспрестанное служение священников напоминали опасность и положение наше делали отчаянным; но все сие не могло поколебать твердости солдат, оказавших себя истинными героями. Албанцы и жители тенедосские им соревновали. Видя растерзанные члены детей и жен своих, видя домы свои, объятые пламенем, они обрекали себя на смерть, с редким мужеством искали ее на валах и не хотели слышать о сдаче, которую турки два раза предлагали. Чем больше мы чувствовали притеснения от неприятеля, чем ближе стояли к гибели, тем с большею твердостию 12 дней кряду в беспрерывном огне и бессменно работали на батареях, тем охотнее и отважнее заступали места убитых и раненых и все, что неприятелю удавалось разрушить днем, ночью исправно было починяемо. Старые солдаты признавались, что во всю их службу, даже под начальством Суворова, который любил опасности, не случалось им быть в столь бедственном состоянии».
Прошла неделя, началась другая… К концу подходило продовольствие. Если поначалу варили на всех баранью похлебку и пекли лепешки, то теперь довольствовались сухарной кашицей, да и той давали немного. Но хуже иное. В крепости уже почти не было воды. В одну из двух оставшихся цистерн попало ядро и пробило большую дыру. Пока заделывали, почти вся вода ушла в землю. Люди ели мокрую землю… У последней цистерны выставили вооруженный караул. Несколько раз от «Венуса» и «Шпицбергена» к крепости прорывались под огнем баркасы с бочками, но это была капля в море… Подейский в очередной раз уменьшил дневную порцию воды. Каждому стали давать лишь по чарке. Теперь люди умирали не столько от ядер и пуль, как от изнеможения. Первыми начали умирать дети, потом женщины. Офицеры и солдаты, не в силах видеть такое, отдавали им свои порции. Вместо этого, клали себе в рот свинцовые пули, так легче было переносить нестерпимую жажду. Узнав об этом, Подейский велел пить всем свои чарки сразу же по выдаче. За ослушание грозил арестом. Но в первый же вечер Броневский увидел, как полковник, посетив лазарет, сам отдал свою чарку мальчишке-гречонку. Заметив лейтенанта, комендант смутился.
– Мне сегодня что-то пить не хочется! – пробурчал он и, резко развернувшись на каблуках, ушел.
В один из дней у ворот крепости появился парламентер грек. Размахивая белым флагом, он прокричал, что паша предлагает коменданту выгодные условия сдачи крепости. – Жди ответа! – велели ему.
Пока парламентер переминался с ноги на ногу, на стене появился один из стрелков греческого легиона и узнал своего брата. Начался разговор, сразу перешедший с расспросов о родных и близких на взаимные упреки.
Парламентер оправдывался, ссылаясь на бедность и обстоятельства.
– Смотри, как Бог награждает правое дело! – кричал со стены защитник. – Мы были бедны, а теперь я получаю хорошее жалованье и даже сам могу помочь тебе деньгами, а что ты получишь от своих турок, кроме хорошего пинка? – Мы оба служим судьбе!
– Нисколько! Я служу православному государю, а ты врагам Бога и церкви! Я защищаю свое Отечество, а ты помогаешь его угнетать! Мы теперь враги и может статься, что твоя рука лишит меня жизни, или я нанесу тебе смерть. Посуди сам, какое покаяние может очистить твою душу? Церковь будет проклинать тебя, а заменя будет молить! Тебе нет надежды в будущем, а я твердо уповаю на милосердие моего Бога! Разговор братьев был прерван появлением Подейского.
– Передай своему Кыдым-Углу, что он ошибается, думая, что имеет право предложить мне капитуляцию! Напротив, я надеюсь, что скоро сам паша будет просить об этом!
Расставшись, оба брата получили разрешение коменданта на следующий день снова встретиться и поговорить. Паша, узнав о родственных связях парламентера, эту встречу тоже одобрил, имея в том свой интерес. Когда браться начали разговор на второй день, то посланец турок начал кричать, что паша обещает каждому из греков за сдачу крепости по пятьсот пиастров, сумму, весьма немалую! Тенедосским жителям сверх того он дает слово отстроить дома и заплатить все убытки!
– Ты больше не брат мне, а враг кровный! Убирайся прочь и больше не приходи! Если мы теперь и встретимся, то только на поле битвы! Я буду ждать этой встречи! – прокричал в ответ защитник крепости и удалился.