25 августа 1805 года на отходящей в Средиземное море эскадре был проведен депутатский смотр. Прибывший император пожаловал офицеров и служителей полугодовым денежным жалованием. Встречавший Александра Балтийский флот растянулся на семь верст. Император обходил корабли на гребном катере под штандартом. За ним следом поспевали в гребле катера адмиралов всех трех дивизий под шелковыми флагами. Едва императорский катер оказывался на траверзе очередного корабля, как расставленная по реям и мачтам команда громко с перекатами возглашала «ура». По проходу же следовал полновесный холостой бортовой залп.
Прибыв на флагманский «Ярослав» вместе с морским министром, принял рапорт командующего.
– Поздравляю вас, Дмитрий Николаевич, производством в вице-адмиральский чин! – сказал он ему. – Желаю видеть вас достойным представителем вашей славной фамилии! Сенявин склонил голову: – Не пощажу жизни ради блага Отечества!
– Павел Васильевич! – обратился к Чичагову Александр. – В салонах сейчас пошли разговоры о нашей схожести с господином вице-адмиралом! Как вы это находите?
Александр подошел и встал против министра рядом с Сенявиным. Внешнее сходство императора с командующим эскадрой и вправду было поразительным: оба высокие, круглолицые, одинаково лысеющие и с одинаковыми по тогдашней моде бакенбардами.
– Как близнецы! – довольно бестактно брякнул Чичагов.
Император вежливо улыбнулся. Было трудно понять, доволен он оценкой своего министра или нет. Однако Чичагов понял, что допустил промах и быстро нашелся:
– Вы, ваше величество, отец Отечества, а все мы ваши дети. Как же при этом нам не быть на вас похожими!
Император снова улыбнулся, но уже искренне. На прощание он пожал Сенявину руку:
– Война с Францией есть дело, мной уже решенное, а потому благослови вас Бог!
Следовавший тенью за Александром дежурный генерал-адъютант тотчас передал пакет с секретными дипломатическими инструкциями. – Вскроете по выходе в море!
Спустя несколько дней в Кронштадте объявили Манифест о войне с Наполеоном.
В первых числах сентября эскадра вице-адмирала Сенявина вытянулась, наконец, из Кронштадтской гавани и взяла курс на Ревель. По старой, еще петровской традиции корабли выстроились в походную кильватерную колонну, согласно старшинству капитанов.
Запершись в своем салоне, Сенявин надорвал вен-зельные печати пакета. Инструкция гласила: «…Снявшись с якоря и следуя па пути, Вам предлежащему, употребите все меры, морским искусством преподаваемые и от благоразумия и опытной предусмотрительности зависящие, к безопасности плавания вашего и к поспешному достижению в Корфу…» Командующему рекомендовалось избегать портов шведских, прусских и особенно голландских. Пользоваться же надлежало портами стран союзных: датскими и английскими.
* * *
10 сентября эскадра вице-адмирала Сенявина, получив способный ветер и оставив за кормой неприступную россыпь кронштадтских фортов, вышла в повеленное плавание. Под началом вице-адмирала был 84-пушеч-ный «Уриил» капитана Михаилы Быченского, 74-пу-шечные «Ярослав» капитана Митькова (на котором держал флаг сам Сенявин), «Святой Пётр» капитана Баратынского и «Москва» капитана Гетцена, 32-пушечный фрегат «Кильдюин» капитана Развозова, чьи трюмы были загружены запасными мачтами, стеньгами и реями.
Вместе с командиром «Уриила» Михаилом Бычен-ским в плавание отправился и его младший брат. Братья Быченские были очень дружны между собой и большие хлебосолы. Обычно старший Быченский, приглашая гостей к накрытому столу, предупреждал:
– Кто хочет быть пьян, садись подле меня! Кто хочет быть сыт, садись подле брата! Под стать Быченским были и все остальные капитаны.
Помимо собственных команд, на кораблях были офицеры и матросы, предназначенные для комплектации команд легких судов, которые надлежало заполучить на Корфу для эскадры во главе с капитан-лейтенантом Сульменевым. Там же пребывали начальствующие лица будущей портовой администрации Корфу: главный контролер капитан 2-го ранга Шельтинг, хозяйственник капитан-лейтенант Лисянский, обер-аудитор Черепанов и их помощники.
В трюмы, помимо всего прочего, загрузили три тысячи ружей, амуницию, медикаменты.
На выходе брандвахтенный фрегат «Архипелаг» дал сигнал «Счастливого плавания» и разогнал дремавших на волнах чаек прощальной салютацией.
В течение дня тихий переменный ветер держал эскадру в виду Кронштадта, но перед захождением солнца подул, наконец, попутный вест, и корабли пошли, имея до восьми узлов. В двадцать часов мичман Броневский заступил на свою первую вахту на «Петре». Вахтенный мичман – первый помощник вахтенного лейтенанта. Его обязанность – следить за носовыми мачтами и вести параллельно со штурманом счисление. А потому бегал Володя Броневский от борта к борту, пеленговал пелькомпасом приметные места, чертил от них противные румбы. Следил, как матросы бросают с кормы лаг. Каждые полчаса записывал ветер, ход и дрейф.
Капитан Баратынский, выйдя на шканцы, подозвал к себе новоявленного офицера.
– Мичман Броневский! – представился тот.
– Ну-с, господин мичман, посмотрим, чему вас учили на «Гаврииле». Говорят, что на флагманских кораблях готовят мичманов с особым тщанием?
– Мы имели ежедневный практикум с первым лейтенантом и ежемесячный экзамен с флаг-капитаном.
– У нас такого тщания не имеется, однако и наши мичманы кое-чего стоят. Что же касается вас, то не скажите ли вы мне преимущества меркаторскои проекции над всеми иными?
Володя Брокевский призадумался. Надо хотя бы несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
– Я спросил что-то слишком сложное? – саркастически улыбнулся капитан.
Стоявшие поодаль вахтенный лейтенант и старший офицер заинтересованно прислушивались к беседе. От того, как она пройдет, зависело для нового мичмана очень многое, причем не только в отношении с капитаном, но и в отношениях со всеми офицерами корабля.
– В меркаторскои проекции градусы меридиана уменьшены в той соразмерности, в какой параллельные круги отстоят от экватора. Сама карта представляет земной шар, разогнутый на плоскость.
– Ну что ж, для начала неплохо даже для мичмана! – улыбнулся капитан.
Взяв в руки зрительную трубу, Баратынский окинул взором походный ордер эскадры. Как там у других?
Род Баратынских на флоте российском известный. Служат верой и правдой еще с петровских времен. Так уж повелось, что все в роду – моряки. Да и впоследствии лишь один решит избрать себе иную стезю, став великим поэтом России. Евгению Баратынскому командир «Святого Петра» будет родным дядей, не потому ли в поэзии племянника будет столько много морской стихии?
Самого Илью Андреевича на флоте любили и офицеры, и матросы. Был он требователен, но. не придирчив к офицерству, а к младшим чинам и вовсе имел сострадание. В шведскую войну, будучи при Голландском сражении еще лейтенантом, был Баратынский тяжело ранен и лежал на палубе без признаков жизни. Хотели было выбросить его матросы за борт с остальными погибшими, но, любя, решили еще раз проверить, жив ли. Расстегнули мундир и, приложив ухо к груди, услышали, как едва-едва бьется сердце. Так Баратынский остался жив. С тех пор стал он матросам как родной отец. Служилось, по этой причине, на «Святом Петре» легче и веселее, чем на многих иных кораблях.