Артиллеристам велел он целить без торопливости, но наверняка. А затем встал к пушке и сам. Результаты сказаться не замедлили. Несколько метких выстрелов с плавбатареи — и один из фрегатов, объятый пламенем, выбрасывается на прибрежную отмель. Залп, и сразу две галеры следуют его примеру. Кажется, можно и дух перевести, но не тут-то было!
— Господин капитан второго ранга! — кричит с марса встревоженный вперёдсмотрящий. — На траверзе ещё паруса!
То были спешившие на пересечку ещё два турецких фрегата с несколькими галерами. Быстро нагнав и взяв в клещи плавбатарею, турки попытались было прижать её к берегу, чтобы окончательно лишить хода. Но всякий раз попытки их заканчивались неудачей. Капитан 2-го ранга Верёвкин дело своё знал отменно. Буквально в самый последний момент он умудрялся ловко уворачивать «мордвиновский сундук» из-под турецких объятий. При этом русские пушки беспрерывно поливали картечью неприятельские палубы, оставляя на них десятки трупов. Три бешеные атаки выдержала плавбатарея. Три раза Андрей Евграфович Верёвкин оставлял превосходящего противника за своей кормой. Казалось, что хоть теперь-то военное счастье улыбнётся отважному капитану… И снова несчастье! Да какое! Когда в четвёртый раз на плавбатарею навалились турецкие фрегаты и с них кричали отчаянно: «Капитан, сдавайся! Капитан, не пали!» — на батарее вспыхнул сильный пожар у раскрытого люка крюйт-камеры. Матросы бросились от пушек.
— Безумцы! — кричали им офицеры. — Вы всё равно погибнете! Назад! К орудиям!
Но их никто не слушал. Положение сразу же стало критическим. Турки, почуяв перелом боя, усилили огонь. Крюйт-камеру отстояли, но по мачтам уже взбегали жадные огненные языки. Многие крестились:
— Всё кончено! Прими нас, Господи!
И вновь обратимся к рапорту самого командира: «…В то самое время схватил я саблю и грозил всех… (в документе неразборчиво. — В.Ш.), потом, бросившись к единорогу, выстрелил из него картечью, отчего неприятель отворотил в беспорядке от меня, не сделав ни одного выстрела из пушек…»
Офицеры тем временем ободрили людей и заставили их встать к орудиям. Положение было восстановлено. Верёвкин вытер ладонью покрытое пороховой копотью лицо:
— Господи! Дай нам силы всё превозмочь!
Слова капитана 2-го ранга заглушил страшный взрыв. Это разнесло в куски очередную пушку. По всей палубе валялись обрубки человеческих тел, кровь стекала в шпигаты ручьями. Те немногие, кто уцелел под градом осколков, были почти невменяемы. Казалось, что теперь-то уж всё! Но нет, и в этом случае Андрей Евграфович нашёл, как привести матросов в чувство и поставить к нескольким ещё уцелевшим орудиям. Следуя левым галсом в полный бейдевинд, плавбатарея всё же сумела оторваться от побиваемых ею турецких фрегатов. Но к Крыму идти было уже нельзя — вдали маячила очередная неприятельская эскадра. И тогда Верёвкин повернул на Гаджибей. Где-то вдалеке осталась Лиманская флотилия. Контр-адмирал Мордвинов по-прежнему не решался прийти на помощь своей плавбатарее. На подходе к гаджибейской крепости Верёвкин едва не попал под огонь береговых орудий. Матросы были уже ко всему безразличны.
— Всё одно помирать! — говорили они. — Так хоть бы скорее, чтоб не мучиться!
Но командир плавбатареи думал иначе. Поворотив через фордевинд на новый галс, он удачно вышел из зоны крепостного огня. Отойдя же от Гаджибея, бросил якорь. Плыть далее было опасно. Стояла уже глубокая ночь. Обойдя судно и осмотрев трюм, Верёвкин убедился, что батарея едва держится на плаву.
— Одна хорошая волна — и мы на дне! — мрачно констатировал он.
— Следует немедля затопить судно, сбить из брёвен плот и уходить в море. Может, куда и вынесет, — предложил Юлиан де Ломбард.
— Лучше, по-моему, затопить батарею, самим же плыть к берегу, а там пробираться по степи к Херсону! — немного подумав, высказал свой вариант лейтенант Кузнецов.
У Верёвкина были соображения иные.
— Потопиться мы всегда успеем! — заявил он. — Пока ж определите людей для починки, и будем ждать рассвета! Там всё станет ясно!
С первыми лучами солнца с плавбатареи увидели, что находятся неподалёку от низкого песчаного берега, по которому разъезжали сотни конных татар. У берега же сонно качались на якорях полтора десятка турецких транспортных судов. Оглянулись на море — там белели парусами державшие курс на Гаджибей неприятельские фрегаты.
— Вот, господа, и попытайся мы прорываться на плоту или высаживаться на берег! — скупо обронил Верёвкин. — Наш план будет иным!
Как же решил действовать в столь непростой обстановке Андрей Евграфович Верёвкин? А так, как подобает русскому офицеру!
«Я не имею никакой помощи к спасению людей и судна, не имея шлюпки и потеряв все вёсла при рассвете. Пушек и провианта малое число, пресной воды ни капли, почёл за лучшее сняться с якоря, идти к тем купеческим судам, чтоб оными овладеть и всё сжечь, а которое способно будет к гребле, взять оное и, пользуясь тем, спасти себя от бедствия…»
Теперь экипажу плавбатареи предстоял новый бой. На этот раз с целой флотилией вооружённых транспортов. Впереди ждал абордаж! Офицеры были настроены решительно: только вперёд! Старослужащие матросы тоже. Зато рекруты смотрели угрюмо. Они уже давно перестали понимать происходящее. У нескольких человек помутился от пережитого рассудок. Их по приказу командира связали, чтоб не выбросились за борт.
Медленно набирая ход, сильно осевшая от многочисленных пробоин батарея целила в самую середину турецкой флотилии. Давалось это с большим трудом — судно почти не управлялось. Верёвкин тем временем в трубу уже определил объект атаки.
— Вон та бригантина нам подойдёт вполне! — обратился он к стоящему неподалёку Ломбарду. — Вы начальник абордажной партии! Прошу…
Резкий и сильный удар бросил офицеров на палубу. Судно стремительно заваливалось на борт, треща и рассыпаясь на глазах.
— Всем осмотреться! Что случилось? — закричал, вскочив на ноги, кавторанг.
То, что он увидел, повергло Верёвкина в отчаяние. Плавбатарея выскочила на прибрежную песчаную мель.
— Только крушения нам сейчас не хватало! — в сердцах стиснул кулаки Верёвкин.
Пока офицеры торопливо решали, что должно и можно предпринять в создавшейся ситуации, снова взбунтовалась команда, которую неожиданное крушение судна ввергло в полную панику. Остановить на этот раз обезумевших людей было уже невозможно. С криком: «Пусть лучше татарва головы порубает, нежели тут смерти дожидаться!», рекруты бросались в воду и плыли к близкому берегу.
Ломбарда с Кузнецовым, попытавшихся было их остановить, попросту избили, а Верёвкина силой заперли в трюме.
Однако и будучи запертым, командир не пожелал прекратить борьбу. Теперь он стремился как можно больше разрушить своё судно, чтобы оно не досталось неприятелю. Придя немного в себя от понесённых побоев, Верёвкин вооружился топором и стал рубить днище, ускоряя поступление воды. Затем подпалил бывшую в трюме пеньку и парусину…