Из воспоминаний адмирала Д.Н. Сенявина о поведении матросов во время шторма; «В наше время или, можно сказать, в старину, в командах бывали один-два и более назывались весельчаки, которые в свободное время от работ забавляли людей разными сказками, прибаутками, песенками и проч. Вот и у нас на корабле был такого рода забавник — слесарь корабельный; мастерски играл на дудке с припевами, плясал чудесно, шутил забавно, а иногда очень умно, люди звали его «кот бахарь». Когда течь под конец шторма прибавлялась чрезвычайно и угрожала гибелью, я сошел со шканец на палубу, чтобы покуражить людей, которые из сил почти выбивались от беспрестанной трехдневной работы, вижу слесарь сидит покойно на пушке, обрезает кость солонины и кушает равнодушно, я закричал на него: «Скотина, то ли теперь время наедаться, брось все и работай!» Мой бахарь соскочил с пушки, вытянулся и говорил: «Я думал, ваше высокоблагородие, теперь-то и поесть солененького, может, доведется, пить много будем». Теперь, как вы думаете, что сталося от людей, которые слышали ответ слесаря. Все захохотали, крикнули: «Ура бахарь, ура», все оживились, и работа сделалась в два раза успешнее».
И еще один отрывок из воспоминаний адмирала Д.Н. Сенявина: «При вступлении на катер Государыня, милостиво приветствуя людей, изволила сказать: «Здравствуйте, друзья мои», гребцы все отвечали разом: «Здравствуйте, Матушка Царица наша». Потом угодно было ей сказать: «Как далеко я ехала, чтобы только видеть вас». Тут загребной матрос Жаров (который после был лучший шкипер во флоте) отвечал ей: «От этакой матушки царицы чего не может статься». (Как хотите теперь, так и разбирайте ответ матроса, едва знающего читать да писать, больше ничего). Государыня, оборотясь к графу Войновичу, сказала по-французски с большим, как показалось, удовольствием: «Какие ораторы твои матросы».
Будучи за границей, наши матросы определяли полезность для них того или иного города наличием в нем питейных заведений. Так и говорили:
— А славный этот городок, жаль только, что кабаков мало. То ли дело Кронштадт, что шаг, то кабак, трактир или портерная какая! Жаль немцев мне, братцы, право, жаль!
Но, как правило, разочаровывались наши матросы редко, так как трактиров хватало в каждом европейском порту.
Впрочем, была одна еще деталь, которая раздражала наших матросов за границей. Помимо того, чтобы выпить в кругу друзей и поговорить за жизнь, русский человек в отличие от всех прочих особо блюдет чистоту своего тела, а потому любит хорошую баню. Увы, за границей о банях и слыхом не слыхивали. Наши никак не могли взять в толк, как можно жить без бани, а довольствоваться лишь плесканием в корыте!»
Промежуточное место между офицерами занимали унтер-офицеры. Как правило, это были выдвиженцы из наиболее хорошо подготовленных и грамотных матросов. Но встречались и дворяне. Последнее особенно практиковалось при Петре I, который определял в унтера нерадивых дворян-гардемаринов на испытательную и исправительную службу. К категории унтер-офицеров относились шкиперы и подшкиперы, подштурманы (помощники штурманов) и лекарские ученики, боцманы, боцманматы (младшие боцманы) и профосы.
Если офицеры должны были отвечать за нравственность и грамотность своих подчиненных, то к унтер-офицерам предъявлялись несколько иные требования, связанные, прежде всего, с обучением навыкам практической работы: «Унтер-офицерам матросским приказать: которые матросы имеются в новости, так же и из старых недовольно знающие матросской работе, тех обучать с прилежанием и обо всем вышеписанном каждую неделю, кто в каком понятии будет находиться, мне рапортовать».
Шкиперы и подшкиперы осуществляли присмотр за канатами, подъемом и отдачей якорей, отвечали за чистоту на судне, руководили приборками, приглядывали за качеством снастей, чтобы те не рвались и не перетирались. При распределении матросов на корабельные работы шкиперы и подшкиперы руководили ими. Если подшкипер лично руководил работами в средней части и в корме судна, то подшкипер на баке. Судовой боцман отвечал за хранение якорей и канатов, завязывание и развязывание парусов.
Существовала на судах российского флота и такая должность, как профос Обязанности у него были не слишком благовидные, хотя тоже необходимые. Профос был обязан руководить наказаниями и казнями, содержать в готовности линьки. Учитывая, что отхожее место на парусных судах находилось на баке в так называемом гальюне, месте, из которого начинался бушприт, то профос отвечал за то, чтобы якорные канаты и другие снасти были чисты «от помету и мочи человеческой».
В отличие от офицеров унтер-офицеры, сами выходцы с матросской палубы, как никто хорошо знали матросскую душу. Правили они сурово, но по большей части справедливо. Именно унтер-офицеры карали и миловали матросов, именно они были непосредственными учителями новых и новых поколений рекрутов, передавая им свои знания и опыт, делая из неуклюжих крестьянских сыновей отчаянных марсофлотов.
Унтер-офицеры получали более солидное содержание, чем матросы, а потому чаще обзаводились семьями и домами. Селились они на окраинах портовых городов. Так и рождались знаменитые матросские слободки Кронштадта и Севастополя, дожившие до нынешних дней.
Впрочем, путь к унтер-офицерству у матросов был долог и тернист. Вот как описывает классического боцмана эпохи парусного флота бывший мичман Константин Станюкович в своем рассказе «Матросский линч».
«Гроза молодых матросов, боцман Щукин, коренастый, приземистый, пучеглазый человек лет пятидесяти, с кривыми ногами, обветрившимся красным лицом цвета грязной моркови и с осипшим от ругани и пьянства голосом, только что прикончил свои неистощимые вариации на русские темы, которыми он услаждал слушателей на следующий день с раннего утра по случаю уборки клипера. За ночь стихло, кругом прояснилось, уборка кончена, и Щукин, заложив за спину свои просмоленные руки, с довольным видом осматривает якорные стопора, предвкушая заранее близость единственного своего развлечения: съехавши на берег, нализаться до бесчувствия.
На эти развлечения старого боцмана смотрят сквозь пальцы ввиду того, что Щукин — знающий свое дело и лихой боцман. И если на берегу он обнаруживает слабости, недостойные его звания, зато на судне держит себя вполне на высоте положения: всегда трезв; боясь соблазна, не пьет даже казенной чарки; исполнителен и усерден, солиден и строг; на службе — собака, ругается с артистичностью заправского боцмана старых времен и тщательно соблюдает свой боцманский престиж.
Увы! Весь этот престиж пропадал, как только Щукин ступал на берег.
Отправлялся он всегда нарядный. Для поддержания чести русского имени он обыкновенно одевал собственную щегольскую рубаху с голландским вышитым передом, поверх которой красовалась цепь с серебряной боцманской дудкой, полученной им в подарок от старшего офицера, — обувал новые сапоги со скрипом, повязывал свою короткую, жилистую, побуревшую от загара шею черной шелковой косынкой, пропуская концы ее в серебряное кольцо; ухарски надевал на затылок матросскую фуражку без картуза, с черной лентой, по которой золотыми буквами было вытиснено название клипера, и брал в руки, больше, я думаю, из национальной гордости, чем из необходимости, носовой платок, который обратно с берега никогда не привозил.