В конце зимы выехал в Петербург для отчета и сам Харитон Лаптев. Столица встретила покорителя полярных широт более чем равнодушно. Всех в те дни волновало иное. Россия только что стряхнула с себя постылое бремя бироновщины. Навсегда уходило из русской жизни кровавое «слово и дело». С только что взошедшей на престол дщери Петра Елизаветой все связывали самые благие надежды.
Торопясь отчитаться по экспедиции, Харитон Прокофьевич даже не завернул домой, хотя сердце и душа рвались туда. Как там жена и сын? Все ли живы и здоровы? Ведь за все время своих полярных скитаний он получил всего лишь несколько коротких весточек, да и те с задержкой в год.
В коллегии лейтенанта также встретили предельно сухо. Ее президент адмирал Головин руки не подал, а, едва кивнув на приветствие, прошагал мимо. Тогда же клерки канцелярские велели лейтенанту готовить подробнейший экстракт о плаваниях и санных поездках. Пока Лаптев писал свой нескончаемый экстракт, в Санкт-Петербург приехала жена. Сколько раз они оба мечтали о минутах своей встречи и вот наконец встретились.
4 октября 1743 года лейтенанта Харитона Лаптева заслушали, наконец, в Адмиралтейств-коллегии. Отдельно держал он ответ о расходовании казенных денег. Из протокола заседания Адмиралтейств-коллегии: «Слушали лейтенанта Харитона Лаптева доношение… и приказали оное доношение, морскую карту и другую меньшую… с описанием, журналы, экстракт учиненного в журнале описания… принять к наряду и внести в генеральный о Камчацкой экспедиции экстракт. Отсель он, Лаптев, поданной ему инструкции окончил… а его, Лаптева, определить в здешнюю корабельную команду…» Бумаги лаптевские тогда же были описаны, опечатаны и сданы в архив, где и исчезли на долгое-долгое время. Вот и все!
Век восемнадцатый был удивительно скуп на награды. В последующих столетиях за подвиги, содеянные Лаптевым и его товарищами, их непременно сразу возвели бы в ранг национальных героев. Увы, в 1743 году ничего похожего не произошло. Ни чинов, ни наград лейтенант не получил. Да что наград, когда и доброго слова никто ему не сказал! Вернулся живым, да и ладно! Словно не в землях полярных гробился, а в поместье родовом на печке грелся. Обидно было Лаптеву, конечно. Да ему ли одному! Всех беринговцев столица не очень-то жаловала. И напрасно обивали пороги высоких кабинетов герои полярной эпопеи, напрасно просили униженно дать им хоть малую должность, чтоб было на что детишек кормить. Их гнали взашей, что собак худых. Императрица Елизавета Петровна о плаваниях северных ничего не знала и знать особо не желала. Адмиралтейств-коллегия, уяснив для себя, что вдоль берегов сибирских к Восточному океану пробиться сквозь льды никак невозможно, тоже всякий интерес к предприятию и его участникам потеряла. А на начальников северных отрядов даже посматривали косо, считая их злостными промотчиками средств казенных. Единственное, что удалось Харитону Лаптеву, так это вкупе с другими командирами отрядов выбить мичманский чин для своего соратника и друга Семена Челюскина. Не бог весть какая награда, но все же теперь полярного героя никто уже никогда не посмеет по лицу ударить и словом матерным походя окрестить. Отныне он дворянин, хоть и самого последнего, четырнадцатого класса
Единственным, кто откликнулся на подвиг беринговцев, был пиит и ученый Михайло Ломоносов, сразу же понявший все значение свершенного и начертавший в честь этого бессмертные строки:
Какая похвала Российскому народу
Судьбой дана, протти покрыту льдами воду.
Хотя там кажется поставлен плыть предел;
Но бодрость подают примеры славных дел.
Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,
Меж льдами новый путь отворят на восток,
И наша досягнет в Америку держава
Я вижу умными очами:
Колумб Российский между льдами
Спешит и презирает рок…
Вспомнили о Харитоне Лаптеве лишь спустя два года. Велено было ему тогда явиться незамедлительно в коллегию для участия в составлении «Генеральной карты Сибирским и Камчацким берегам».
Они толпились в полутемных коридорах коллегии, бродили по скрипящему паркету, тяжело грохоча своими пудовыми ботфортами, курили свои старые обкусанные глиняные трубки — люди, чьи имена со временем станут легендой: Алексей Чириков, Харитон и Дмитрий Лаптевы, Степан Малыгин и Дмитрий Овцын, Сафрон Хитрово и Иван Елагин — великая плеяда первых моряков— полярников. Какие истории рассказывали они друг другу, какие разговоры вели между собой!
Всю зиму в стенах Морской академии чертили полярные капитаны на картах обследованные ими берега, сводили все в единое целое. К весне 1746 года все было готово. Бывшие командиры северных отрядов поставили под огромной общей картой свои подписи. Карту свернули в огромный рулон и под крепким караулом навсегда свезли в архив. К беринговцам вышел все тот же адмирал Головин:
— Ну, господа, за работу спасибо, а теперь давайте-ка по местам, предписанным службой, разъезжайтесь!
Кто-то, кажется Овцын, по наивности, а может быть, и с отчаяния, спросил:
— А может быть, мы на что-нибудь еще подобное сгодимся? Ведь и опыт есть, и силы покамест еще имеются! Вон ведь сколь у нас еще земель нехоженых есть!
— Чур меня, дурень, чур меня! — замахал руками разъяренный Головин. — И так от ваших искательств опомниться все еще не можем, все до полушки из закромов флотских повыгребли, а все еще не угомонятся! Ступайте себе, пока я вконец на вас не осерчал!
В ту ночь гуляли полярные капитаны в кабаке отчаянно. Рекой лилось вино. Заливали им командиры отрядов северных горечь и боль обид своих. Вспоминали былое, пели песни о бурях снежных и сияниях полярных. А утром, обнявшись на прощание, разъехались кто куда. Великая Северная экспедиция была уже в прошлом.
Только спустя шесть лет получил Харитон Лаптев следующий чин — капитана 2-го ранга. Все эти годы плавал он на кораблях и фрегатах по Балтике, преподавал науки навигацкие в Морском корпусе. За партами, слушая старого моряка, сидели кадетами моряки и герои времен иных: Федор Ушаков и Тимофей Козлянинов, Дмитрий Ильин и Михайло Кожухов — будущие герои будущих войн.
В Семилетнюю войну командовал Харитон Лаптев линейным кораблем, храбро дрался при блокаде и штурме прусской крепости Кольберг. На соседних кораблях воевали капитанами брат Дмитрий и кавторанг Овцын. Росли дети — два сына. Старший, Федор, уже и Морской корпус окончил, и мичманом стал. Плавать вместе с отцом просился. Харитон, подумав, определил сына к себе. Пусть ума набирается!
А затем пришлось Харитону Прокофьевичу пережить еще одну трагедию, да какую! Перегоняя новый линейный корабль из Архангельска в Кронштадт вокруг Скандинавии, возле датских берегов попал он в сильный шторм и был выброшен на камни. Корабль разбился вдребезги, но людей удалось спасти. Сам капитан 2-го ранга Лаптев оставался на борту до последней крайности и покинул его, когда уже ничего сделать было нельзя.
Из описания обстоятельств кораблекрушения: «На пути из Архангельска, где был построен, в широте около 63 градусов в трехдневный шторм потерял все три мачты и, зайдя в Берген, где сделал фальшивое вооружение, следовал шхерами до Скуддеснеса, а от него 17 сентября пустился на перевал к Скагену с попутным северо-восточным ветром. В третьем часу 19 сентября по несчастию нашему… и неудобосверительному счислению внезапно увидели впереди землю, привели к ветру, но уже было поздно и, переброшенные через риф на глубину 3 сажен, хотя и отдали якоря, но вскоре были совсем выкинуты на песчаную отмель у мыса Скагена. Корабль наполнился водою и на третий день переломился. Только тогда, и то с крайнею нуждою, стали спасать команду. Посланные для этого шлюпки на берег не находили там никакой помощи, а одна, шедшая с завозом, опрокинулась. Погибли: мичман Федор Лаптев и 15 человек нижних чинов. Всего было 482 человека, и в том числе 200 рекрутов. 26-го числа корабль совсем разбит».