— Восемьдесят пять в Тульской да Орловской! — отвечал жених бойко.
— А насколько серьёзные чувства питаете к дочери моей?
— Любовь к ней превыше всех иных страстей моих!
В большом волнении сжал капитан-лейтенант спинку стула, подле него стоявшего, и… щепки с глухим треском посыпались к ботфортам жениха.
— Что ж, в чувства ваши я верю! — молвил будущий тесть, печально оглядев останки стула. — Можете объявлять помолвку!
Спустя месяц была помолвка, а ещё через полгода Настя Фандер-Флит стала госпожой Лукиной. Из церкви молодую жену вёз домой гневный папаша. Молодой муж в это время уже спешил на свой корабль: Лукин уходил в крейсирование по Немецкому морю.
— Были у тебя женихи приличные из полка Измайловского да коллегии иностранной, так нет, подавай ей моряка! Вот теперь и сиди одна как перст, на волны глядючи! — ругался директор кронштадтских доков.
Дочь не отвечала, рыдая в фату.
Мимо набережной, салютуя крепости, проплывала громада линейного корабля «Память Евстафия», на котором её молодой муж отправлялся в далёкие края…
А через год с Лукиным приключился конфуз. Повздорив с вороватым портовым чиновником, он не нашёл в споре иных аргументов, как выбросить несогласного из окошка. Чиновник написал жалобу, и капитан-лейтенанта отправили в далёкий Херсон. На Чёрном море Лукину дали шхуну. Адмирал Фёдор Ушаков, прочитав бумагу сопроводительную, оглядел ссыльного.
— Стенька Разин вам, молодой человек, не родственником каким приходится?
— Нет, но спуску я не дам никому! — вскинул голову Лукин.
— Служите с Богом! — махнул рукой адмирал. — У нас главное, чтоб дело знал!
Служба черноморская не чета балтийской. Здесь парадизов нет, зато плаваний и штормов хватает. Капитан-лейтенант Дмитрий Лукин ходил на своей шхуне между Николаевом и Константинополем, возил дипломатическую почту и пассажиров. Только отгрузится — и сразу в новый рейс.
— Был я офицером боевым, а стал ямщиком морским! — шутил порой Лукин.
Вместе с мужем приехала на юг и Анастасия Ефремовна. При супругах — слуга Илья (тот самый, будущий лейб-кучер императора). Жили небогато. Бывало, привезёт Илья бочку воды с речки и зовёт барина:
— Выходь, Митрий Ляксандрыч, бочку сымать!
Выйдет Лукин, поплюёт на руки и вдвоём с Ильёй бочку сорокавёдерную с телеги снимет.
Анастасия Лукина в кронштадтском обществе в числе первых красавиц числилась, а в Николаеве вовсе ей равных не было. Однако ловеласы местные обходили её стороной: мужа опасались. Но один всё же нашёлся — из шустрых итальянцев, каких немало крутилось тогда подле главного начальника Черноморского флота адмирала Мордвинова. Итальянец познакомился с Анастасией Лукиной на одном из балов, а затем стал хвастать среди дружков её благосклонностью. Врал, конечно, но по Николаеву слух пошёл. Едва Дмитрий с моря — к нему жена в слезах: так, мол, и так.
— Ладно! — сказал капитан. — За такое действо следует наказать примерно!
На первом же балу у командира порта он без труда нашёл своего обидчика. Ничего не подозревавший итальянец вовсю любезничал с дамами. Проходя мимо, Лукин как бы нечаянно наступил итальянцу на ногу, да так, что тот закричал голосом истошным.
— Ежели я вас обидел, давайте драться! — объявил ему Лукин и тут же уехал домой.
Вечером Дмитрий Александрович молча пил пунш. Жена плакала:
— Зачем тебе драться, пожалей меня!
Итальянец меж тем, от боли в себя придя, понял, что дуэль с таким человеком, как Лукин, может кончиться для него печально. Кинулся тогда он к своей сестре, что была на короткой ноге с адмиралом Мордвиновым. Сестрица тут же посадила брата под замок, а сама бегом к своему сердечному другу. Наговорила всякого: дескать, пьяный Лукин поносил Мордвинова словами мерзкими, а врага его, Ушакова, наоборот, нахваливал; когда же брат её, лейтенант, храбро вступился за честь адмирала, то Лукин его по ноге ударил, а назавтра грозился и вовсе убить.
Надо ли говорить, в какой ярости был Мордвинов? Тотчас к Лукину отправился полицейский наряд, и капитан-лейтенант был посажен под крепкий арест. Однако в тот же день хромой итальянец срочно выехал в другой город. Следствие доказало полную невиновность Лукина. Теперь уже николаевское общество подшучивало над самим Мордвиновым.
Говорят, что когда севастопольскому адмиралу Ушакову рассказали об истории с Лукиным, он долго смеялся:
— Сей разинец мне сразу по душе пришёлся! Голову кладу, что воин он отменный! Буду его у Мордвинова в Севастополь на эскадру просить!
Но Мордвинов Лукина не отдал: дело здесь было во взаимной неприязни двух адмиралов. Вместо Севастополя спровадил Мордвинов Лукина на Балтику.
— Езжай, голубчик, откуда приехал, — сказал, ордер свой вручая. — От тебя здесь одни хлопоты.
Вернувшись в Кронштадт, взял Дмитрий Александрович отпуск и с женой и дочерью отправился в своё тульское имение. Была зима, и дороги заметало позёмкой. На козлах восседал неизменный Илья. За Петербургом дорога была ещё сносная, а ближе к Москве — сугроб на сугробе. А тут ещё и метель. Решили Лукины остановиться на ночёвку в ближайшей деревеньке. Нашли избу, договорились с хозяевами. Бабка самовар, жаром пышущий, на стол поставила. И пока супруги чай пили, Илья отправился порасспросить местных мужиков, как далее ехать. Вошёл в хату соседнюю, видит, за столом сидят трое, все с кнутами, лица хмурые, недобрые.
— Чего надо? — говорят. — Ступай прочь, скоро сами придём — не возрадуетесь!
Илья шапку скомкал и поспешил восвояси. Рассказал всё Лукину. Тот дочь спать укладывал.
— Поди к их дверям, Иваныч, да послушай, о чём они там беседу ведут.
Вскоре Илья возвратился и позвал Лукина в сени для разговора.
— Вот что, Дмитрий Ляксандрыч, худо наше дело! Слышал я, что хотят сии душегубы всех нас перебить, а пожитки пограбить! Бежать надобно!
— С пожитков наших корысть небольшая! — почесал затылок Лукин. — Бежать же нам зазорно, да и ребёнок спит! Придётся самим сходить в гости!
— Куда это вы с Ильёй на ночь глядя? — спросила жена тревожно.
— Да к старосте, дорогу узнать! — отвечал Дмитрий Александрович, шубу запахивая. — Мы скоро!
Дверь в хату он распахнул ногой.
— Что вы за люди? — спросил грозно. — И что замышляете?
Сидевшие оторопели. Немного погодя один поднялся, подступил вплотную к Лукину. В руке его был нож.
— И ходить никуды не надобно! Сам заявился! — оскалился он и приставил нож к горлу Лукина. — Ну-ка, барин, скидай шубейку! Она тебе боле ни к чему!