Вначале Сашок ещё возражал — мол, ФСБ стала жёстче работать, но затем только отмалчивался. Действительно, а что скажешь — у Бонзы деньги крутые, но и в верхах тоже не нищие сидят, транснациональными корпорациями ворочают. Тут уж совсем другая политика, не наша, областная, а международная. Совсем другой подход нужен.
Наконец не выдержал Сашок и после очередного «наезда» Бонзы возьми и брякни:
— Отсутствие информации — тоже информация.
Выпучил Бонза на него глаза, побагровел, что твой свекольник, и ка-ак взорвётся:
— Это ты меня учишь?!! Может, ещё добавишь: «информация к размышлению»?!
И дальше как пошёл матом чесать, что у меня челюсть от восхищения отпала. Минут пятнадцать над Сашком изгалялся, при этом ни одного слова печатного и ни одного повтора. Во выдал! Доходили до меня слухи, что во времена парусного флота существовал «боцманский загиб» — непревзойдённый образец идиоматического творчества великорусского, — но как-то в эту легенду не очень верилось. А вот, поди-ка, довелось собственными ушами услышать. Жив наш фольклор — это диамат в бозе почил, а мат бессмертен!
Выговорился Бонза, пар стравил и по своим избирательским делам в город укатил. Но не зря в народе говорят: как аукнется, так и откликнется. Не прошло и часа, как после его «взрыва» словесного настоящий приключился. На трассе ровной, под его машиной. Хорошо, лимузин у него бронированный — жив остался. Видел я потом лимузин этот — ни колёс, ни капота, всё к чёртовой бабушке оторвано, одна коробка салона осталась. Шофёра с сотрясением мозга и множественными переломами в больницу отвезли, а Бонза лишь синяками отделался. Правда, два дня потом что пришибленный ходил — голова трясётся, глазки затравленно бегают, а сам молчит что глушённая рыба на поддоне у «челноков».
Ментов и эфэсбэшников к «фазенде» понаехало видимо-невидимо — следствие, мол, вести, — но Сашок их на территорию не пустил. И правда, а чего им здесь делать-то? Пусть на месте происшествия всё выясняют, а свидетелей, коль приспичит, к себе вызывают. Уж кто-кто, а наш отдел знает как облупленных этих самых блюстителей порядка с «чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой» — самые криминализированные структуры в стране. Порой на десятерых хозяев работают и с каждого свой интерес имеют. Их пусти — чо им надо к стене, полу или потолку прилепят, и тогда уж точно мозги Хозяина со штукатурки соскрёбывать придётся.
Ребята из нашего «оперотдела» забегали, засуетились, что тараканы, дихлофосом опрысканные. Но, что удивительно, опять ноль информации. Слухов досужих, конечно, по городу с три короба — о чём только не судачат, какие только предположения не высказывают, — а вот конкретности и намёка нет. Впрочем, на одном все сходятся — ниточка в столицу тянется. Но к кому именно — здесь обрыв. Правда, я, не будь дураком, через Пупсика выяснил, но, естественно, об этом ни гу-гу. Нечего попусту подставляться.
Тем временем в прессе шумиха началась такая, что ни в сказке сказать, лишь пером накропать. Дождался-таки Хозяин известности. И как только местные да столичные газеты покушение на думского кандидата ни интерпретировали! Договорились даже до того, что, мол, он сам на себя это покушение устроил, чтобы очки в предвыборной гонке набрать. Батюшки-светы, какой гонке, ежели он единственный кандидат по округу?
А между этими статьями пространными небольшое такое сообщеньице промелькнуло: подал один из вице-премьеров в отставку по причине, вроде бы вскользь указанной, — захотелось ему из исполнительной власти в законодательную перейти и там силы свои недюжинные применить. Понятно, что обыватель это сообщение мимо глаз и ушей пропустил — ему факты жареные подавай, да чтоб там перцу поболе было. А у меня, как прочитал, мороз по коже прошёл. Я-то знаю, откуда ветер ледяной дует, и где отставной вице-премьер избираться надумал, и почему. Ох, ну и «мясорубка» у нас начнётся…
Однако не один я такой умный оказался.
Просыпаюсь я как-то утром, а за окном — солнышко яркое, на небе ни облачка. Лепота! И настроение, естественно, под стать. Побрился, умылся и быстренько на кухню. Стол уже, само собой, накрыт, Пупсик на табурете сидит, меня дожидается.
— Привет! — бросаю ему, кофе себе наливаю, а сам под нос мурлычу: — «Утро красит нежным цветом…»
Плюхаюсь на табурет, кофе отхлёбываю, за яичницу принимаюсь.
— Весна на улице! — говорю приподнято. — Денёк-то сегодня погожим обещает быть, как ты считаешь, а?
Гляжу на Пупсика, и яичница у меня поперёк горла застревает. Сидит он, нахохлился, на меня глазами тусклыми смотрит.
«Уж не заболел ли?» — мысль мелькает. Приступов вроде быть не должно — давно он на меня сенсорику свою не тратил, — но ведь есть простые детские болезни. Корь там, свинка, ветрянка… Он, в конце концов, кроме своих уникальных способностей, ничем от других пацанов не отличается. А здоровьем, может, и похилее будет. Ежели, скажем, его нос к носу с Сёмкой свести, так и гадать не надо, кто кому фингалов понаставит.
Делаю большой глоток кофе, проталкиваю кусок застрявший и спрашиваю:
— Что случилось?
Вздыхает тяжко Пупсик и говорит:
— День у вас, Борис Макарович, будет сегодня трудный. Ох, и тру-удный…
Ни фига себе заявочки! Лучезарное настроение моё как ветром сдувает. И знаю ведь, что на вопрос «почему?» он мне не ответит, поскольку хоть и предвидит будущее, но оно расплывчато, и вариантов там — тьма.
— Ну а ты-то зачем? — напрямую спрашиваю.
— Я, Борис Макарович, всё, что скажете, сделаю. Но, сами знаете, не всегда правильно ситуацию понимаю.
Насчёт «не всегда правильно» — это уж точно. Зимой, помню, чуть не до конца жизни меня удовольствия лишил пить да курить.
— Так как же быть?
— Не знаю… — тянет Пупсик жалобно и, чувствую, вот-вот рюмзать начнёт. И в глазах у него тоска смертная от беспомощности своей полной. Что-что, а придумывать что-либо он не мастак. Вот чужую идею исполнять — другое дело. Значит, мне самому нужно шариками-роликами в черепушке своей потарахтеть.
— Слушай, а если я тебе мысленно буду команды давать, ты меня услышишь?
— Да, — кивает.
— Вот и договорились. Продолжай оберегать меня как и прежде, а что делать в особо сложных ситуациях, я тебе подсказывать буду.
Пупсик рот разевает, ресницами жиденькими хлопает, а в глазах неподдельное восхищение моей «гениальностью» возгорается.
— Тогда покеда, — киваю ему, встаю из-за стола и к двери направляюсь. И так, видно, мозги Пупсику запудрил, что он о завтраке, мной недоеденном, напомнить забыл.
Приезжаю на «фазенду» Бонзы, в домик гостевой направляюсь, где обычно Иванов, трижды сверхзаконспирированный, оперативки проводит, но тут по пути меня Сашок перехватывает.
— Идём со мной к Хозяину, — говорит.
— А как же оперативка? — недоумеваю.