— Ни хрена себе — тихонько-легонько! — продолжаю орать, и тут до меня доходит, что это он о видике талдычит. — Я о себе речь веду! — гаркаю. — Кто тебе позволил меня в транс сексуальный опускать?!
Пупсик в комочек сжимается, словно я его бить собираюсь.
— Вы же сами хотели, чтобы я все ваши желания выполнял… — лепечет плаксиво.
— Я?! Когда же это?
— В-вы, Б-борис Мак-карович, — заикается Пупсик. — П-помните, т-тогда, н-ночью… к-когда вы на т-товарном сост-таве ех-хали…
Что обухом он меня по макушке врезал. Действительно, был у нас с ним такой разговор. Согласился я тогда, чтобы он команды мои мысленные выполнял. Но я имел в виду только конкретную ситуацию, а он — ишь как повернул… Однако и винить его за это не могу. Чётче самому задания формулировать надо — здесь никакой «бухгалтер» за меня договора составлять не будет.
— И-и… — полились ручьями слёзы у мальца от обиды несправедливой. — И вы за-ахотели, что-обы Али-иса по-охудела-а… И потом… по-отом захотели с не-ей бы-ы-ыть…
— Ладно, — говорю примиряюще. — Что было, то было. Сделанного назад не вернёшь.
Память услужливо подсказывает, как Сашок корректно со мной обходился, когда долю и своей вины чувствовал, и я невольно себя на подражании ловлю. В общем, нехилая черта характера, не грех и позаимствовать.
— Но впредь, — продолжаю, — единственной твоей заботой является охрана моей жизни. Остальные мои желания только по прямому приказу выполняй, а не по снам да видениям.
Перестаёт реветь Пупсик, но всхлипывает по-прежнему громко, всем телом дрожит.
— Будь по-твоему, пусть всё так и остаётся, — глажу его по голове, но тут же в страхе своевременном — какую чушь сморозил! — быстро поправляюсь: — Нет-нет, не всё! Кроме сексуального угара! Хватит мне этим голову дурить, авось сам ещё кое на что способен. Понятно?
— Уг-гу, — кивает Пупсик, судорожно сглатывая остатки обиды.
— А где это ты видиком пользоваться научился? — круто меняю тему, вспоминая, что дома он ни разу телик не включал. Да и я, честно говоря, при нём «ящик» не смотрел. Не до того было.
— Ал-лиса п-показала…
«Вот, зараза, — думаю незлобно, — и к нему в доверие лисой втёрлась!» Однако никаких особых эмоций по этому поводу не выказываю. Пусть себе.
— Хорошо, смотри, — включаю видик вновь. — Развлекайся. И не бери моё раздражение в голову.
Выхожу из комнаты, дверь тихонько прикрываю. Да уж, чувствую, с даром всемогущим будут у меня ещё проблемы…
В спальне, хоть и со страхом затаённым, но специально заставил себя Алиску, на кровати разметавшуюся, внимательно рассматривать. Нет, нормально, никаких таких особых экстраординарных сексуальных поползновений не ощущаю. Только странное чувство теплоты в груди к ней присутствует; но чувство спокойное, доброе, не бред пожара любовного полутора недель предыдущих.
«Ну и пусть, — решаю про себя. — Говорят, нормальная семейная жизнь ума добавляет… А мне сейчас это край необходимо».
Оделся я, впервые за последние полгода перехватил чего-то там всухомятку, что в холодильнике обнаружил, и из домика вышел.
А на воздухе открытом сплошная благодать наблюдается! Пока мы с Алисочкой в постели в забытьи любовном кувыркались, весна вовсю разыгралась. Теплынь, зелень буйная, тюльпаны на клумбах ухоженных цветут, пчёлы гудят…
Расправил я плечи на крылечке, морду солнцу яркому подставил — лепота! Когда гляжу, от соседнего домика ко мне лечила рысью метётся.
— Утро доброе, Борис Макарович! — издалека здоровается.
— Ага, — говорю. — Клёвое утро. С чем пожаловал?
— Да вот… — мнётся лечила, у крыльца останавливаясь, на меня снизу вверх, что на памятник, глядя. — Не хочет ваш братец обследоваться. А без этого, сами понимаете, я правильный курс лечения назначить не могу.
«Уже и для него Пупсик — мой брат, — мимоходом отмечаю про себя. — Сам виноват. Болтнул же когда-то, что он мне родственник».
— А что, кроме как после пожара, рецидивы ещё были? — щеголяю словечком специфическим. Мол, тоже не лаптем щи хлебаю. Причём явственно чувствую, что Пупсик мне это знание чужое в голову вложил. Вот бы в Париже так…
— Нет, — тушуется лечила. — Не было.
— Так в чём, собственно, дело?
— Болезнь лучше предупредить, чем потом лечить, — менторским тоном начинает поучать он. — Поэтому о здоровье надо беспокоиться заранее. Ещё в средние века падишахи своим лекарям платили жалование тогда, когда были здоровы. А на момент болезни выдача жалованья прекращалась.
— А ты свою зарплату справно получаешь? — спрашиваю.
— Да.
— Так и живи в своё удовольствие, не мучай пацана клистирами да анализами. И потом, сейчас на дворе не средневековье, лишать тебя заработка не буду. Наоборот, за успешное лечение, буде приступ повторится, премию назначу.
— Квалификацию так потеряю… — бурчит он.
— А не до лампочки она тебе? — хмыкаю. — Твои коллеги сейчас, кто помоложе — шмотками торгуют, а кто постарше — в лучшем случае дворы метут, а в худшем — зубы на полку кладут.
— Тогда, может, мне здесь частную практику открыть да сотрудников ваших консультировать? — продолжает своё гнуть лечила.
— А вот это — фигушки! — рублю под корень его инициативу. — Узнаю о чём подобном — вмиг уволю! Ты — личный врач пацана, и баста!
Смуреет лечила, но кивает. Гляжу на него с усмешкой, и вдруг мысль светлая в голову шибает. Как стаканяра водяры натощак залпом.
— Вот что, — решаюсь, — тебе одному говорю: не брат он мне и даже не родственник. Беспризорник. Но прикипел я к нему как к родному (что удивительно, не кривлю здесь душой, право слово, ни на йоту!). Поэтому, если хочешь узнать его историю болезни — порыскай по спецучреждениям больничным, в их архивах покопайся. Сдаётся мне, что выперли мальца из одного такого учреждения по причине нехватки средств на содержание. Пацан он тихий, а с такими, сам знаешь, как сейчас поступают. Авось в какой больнице след его и надыбаешь. Просёк?
— Да.
— А ежели да, тогда и начинай розыски прямо с сегодняшнего дня. Раскопаешь чего интересного, до моего сведения доведёшь, — разговор заканчиваю и к особняку направляюсь.
Надо уж и своим «орлам» на глаза показаться, хотя фирма и без моего участия как часы работает. Пашут «винтики» не на страх, а на совесть, внушением Пупсика ювелирно смазанные.
«Секьюрити» у дверей особняка при виде меня улыбку «шестёрочную» корчит, ножкой шаркает.
— Доброе утро, Борис Макарович!
Киваю мимоходом, в кабинет Бонзы поднимаюсь. Пора, как говорится, дела покойничка принимать. Хотя бы вид сделать, поскольку с Пупсиком и его магией нечего мне по этому поводу голову сушить.