— Биография мне понравилась, — говорю Сашку. — Впечатляет. Ничего мужик получился — достоин депутатства. А вот с программой чегой-то не того. Подкачала программа. Из области фантастики — даже писака мой, что сейчас на меня мемуар кропает, и тот такого не придумает. А ежели я в неё не верю, то избиратели и подавно.

Смеётся Сашок и меня поучать начинает:

— Запомни, Борис, одно: если хочешь в политику влезть, привыкай лапшу на уши вешать. Да такую, чтобы при виде неё слюнки текли. Неважно, что несбыточно, главное — красиво. Толпа любит помечтать да в призрачных замках пожить, поэтому за любой блестящей побрякушкой, которой ты её поманишь, всем скопом устремится. Дело в том, что семьдесят процентов населения беспрекословно поддаются суггестии как печатного, так и эфирного слова. Основное здесь — не мямлить, а чётко рубить фразы, заражая толпу своей уверенностью. Видел, как Кашпировский толпу по телевизору заводил? Точно так и Распутин в своё время действовал, а также проповедники «белого братства» и иных сект. В Штатах это давно поняли, потому именно так все избирательные кампании и проводят.

— Гм-м… — прокашливаюсь. А сам-то Сашок не вешает ли мне сейчас ту самую лапшу на уши? Больно всё заумно у него. Впрочем, не всё ли равно? Мы-то не в Штатах живём, а посему «пойдём другим путём»…

— Чёрт с ними, Распутиным да Кашпировским, — говорю. — Здесь тебе виднее — небось, не один курс лекций по психологии толпы в своём МГИМО прослушал. Пусть по-твоему будет.

И тут замечаю, что мнётся Сашок как-то нерешительно, будто вопрос какой, типа интимного, задать стесняется.

— Так что там ещё за камни неподъёмные на пути кремнистом во власть перед нами торчат? — спрашиваю напрямик. — Выкладывай.

— Не то чтобы камни огромные… — тянет Сашок. — Но один кремешок крепкий есть.

— А конкретно?

Вздыхает он шумно, словно в омут нырять собирается, и режет правду-матку:

— Хорошо бы тебе фамилию сменить на более благозвучную. Избиратель больше внимания обращает на красивые фамилии. Сам понимать должен, что у некоего Вунюкова шансов быть избранным гораздо меньше, чем у обыкновенного Иванова.

Я на мгновение опешиваю. Вот это уел! Похлеще Сёмки, что «вольву» мою мне на старой квартире мыл.

— Это на какую же? — спрашиваю голосом треснутым — уж оченно болезненную струну в моей душе Сашок задел.

— Не бери так близко к сердцу, — извиняющимся тоном начинает увещевать он. — В истории с большими политиками такое нередко было.

— Ага, — завожусь с пол-оборота. — Ленин, Сталин, Гитлер, Геббельс… Какую мне из них посоветуешь выбрать?

— Что ты, прямо в крайности бросаешься!

— Ах, в крайности?! — продолжаю свирепеть. — Тогда давай девичью фамилию своей матери возьму — я об этом в шестнадцать лет думал, когда паспорт получал. Похабцева она была. А ещё лучше двойную фамилию сделать: Пескарь-Похабный… Великолепно. Вон, и президент нашего французского филиала, мсье Курвлин, тоже своей фамилией гордится!

Переждал немного Сашок взрыв эмоций моих, а когда гарь пороховая рассеялась, да пыль в воронку осела, говорит миролюбиво, словно парламентёр над бруствером окопа белой тряпкой размахивая:

— Стравил пар? Хорошо. Никто тебе кардинально менять фамилию не предлагает. Лишь чуть-чуть подкорректировать, несколько букв изменить, чтобы благозвучность придать. Вот возьми списочек, посмотри.

Беру бумагу раздражённо, взгляд в список вперяю.

Пескарёв Пескаренко Пескарьев

Пескарчук Пескарин Пескаров

Пескаревич Пескаркин Пескарков

Пескарнев Пескаревский Пескаревских

Пескарский Пескарович Пескарычев…

«Вот бредятина, — думаю. — Когда-то ведь всерьёз фамилию менять собирался, чего же теперь ерепенюсь? Привык, что ли? Кстати, а просто Пескарёв нехило бы звучало…» Однако, обжёгшись на молоке, на воду дуют. Поэтому я к Пупсику мысленно обращаюсь, чтобы покопался где-либо в чужих головах да вычислил — нет ли каких аналогий с фамилией этой.

Ответ пришёл неожиданно быстро и настолько меня ошарашил, что я с минуту сидел пришибленный. Ни черта себе — чуть шило на мыло не махнул. Что это Сашок шутки со мной надумал шутить? Ладно, игру принимаю.

— Дерьмо всё это собачье, — бросаю раздражённо листок на стол. — Какая звучность во всех этих Пескаркиных-Пескарских? Ты бы ещё Пескаридзе либо Пескарян предложил. Или ва-аще умору — Пескарьис. Поэтому я тебе свой вариант предлагаю — Шушкевич. Вот это звучит!

— Это ещё почему? — опешивает Сашок.

— Почему, почему… — кривлю губы в усмешке. — Знаешь детский стишок: «Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу…» и так далее? Так вот, три таких муд… — Бориска, Макарыч и Шушкевич — собрались однажды в Беловежской пуще… Ну а что дальше было, всему миру известно. Поэтому я с этой фамилией буду как бы един в трёх лицах. Что боженька.

Смеётся Сашок шутке, головой мотает.

— Никак в президенты метишь? — замечает колко.

— Ещё чего! — отмахиваюсь и на морду суровость напускаю. — Потому и с фамилией своей экспериментировать не позволю. Пусть принимают такой, какая есть.

— Напрасно, — сожалеет Сашок. — Дело в том, что Салтыков-Щедрин в своё время написал очень едкую сказку…

— «Премудрый Пескарь», — обрываю его. — Знаю. Но лучше премудрым прослыть, чем сторожем кладбищенским. Тем более что сказку «Василиса Премудрая» больше людей знают, чем этот рассказик паскудный.

— Не понял… — недоумевает Сашок. — При чём здесь сторож кладбищенский?

— А при том! С фамилией, допустим, Пескарёв с чем у тебя ассоциации возникают? С кладбищем Пескарёвским. Поэтому я лучше премудрым останусь, чем в могильщика превращусь. А то, глядишь, этак и в Историю войду: мол, жил-был один крутой киллер, который столько народу положил, что на целое кладбище хватило.

44

Вот когда я Бонзу понял с его политикой предвыборной — почему он так ратовал, чтобы соперников в округе избирательном у него не было. Кого припугнул, кого взяткой, и немалой, нейтрализовал. Со стороны оно всё простым да лёгким кажется: мол, чего там переживать-нервничать да самоедством заниматься. Но когда сам в шкуре хозяйской оказался, тут всё и уразумел. Ведь это надо же — вроде у меня гарантия стопроцентная, а тоже под ложечкой пиявка сосёт, и жаба горло давит: вдруг что не так приключится? Я бы всем кандидатам откупного столько отвалил — поболе чем Бонза Сигизмундычу, — но времени на уговоры мало, да и соперников-то аж двадцать шесть штук, рекорд по всем избирательным округам. Так бы из пулемёта всех и покрошил. Не знаю, правда ли, нет ли, но, кажись, в двадцатые годы, когда в Средней Азии совковскую власть устанавливали, в Баку аналогичный случай был. Там тоже аккурат двадцать шесть комиссаров на одно место баллотировались. Ну, их всех и того… Да, лихое на зависть времечко было, сейчас так не получится. А жаль. Это только Ельцину позволительно из танков по народным избранникам палить.