"Вот к чему бы все это привело", — подумал Лафайет, натягивая куртку на ходу и спеша через зал. Рутина. Скучные формальности. О, боги, а разве не этого он хотел, мечтая избавиться от жизни мелкого торговца в Штатах, по крайней мере, географически, напомнил он себе. Артезия была расположена на том же месте на карте, что и Колби Корнерс. Просто он был в другом измерении, где предполагалась другая жизнь.
Но что это за жизнь была у него в последнее время? Королевский бал, королевская охота, королевская регата. Нескончаемые блестящие праздники, в которых участвовало блестящее общество, которое вело блестящие разговоры…
Ну и что? Что в этом было плохого? Разве не об этом он мечтал в снимаемой им комнатенке, открывая очередную коробку сардин на очередной ужин?
"Об этом", — признался он себе. И все же… все же ему было скучно…
Скучно. В Артезии, земле его мечты. Скучно.
— Но… это же бессмыслица! — воскликнул он вслух, спускаясь по широкой спиральной лестнице в Гранд Зал, увешанный зеркалами в золотых рамах. — У меня есть все, о чем я мечтал, а то, чего у меня нет, — стоит только приказать, как тут же будет. Дафна нежна, как маленькая пташка, не женщина, а мечта мужчины; я могу выбрать себе любого скакуна в королевских конюшнях, не говоря уже о Динии; в моем гардеробе двести костюмов, каждый вечер дается банкет… и…
Он шел по черно-красному гранитному полу, и его шаги отдавались эхом, и у него возникло внезапное чувство усталости при мысли о завтрашнем банкете, еще одном банкете, еще об одном дне ничегонеделания.
— Но чего, в конце концов, я хочу? — громко потребовал он вслух сам от себя, проходя мимо своих отражений в высоких зеркалах. — Ведь работаешь, как собака, только для того, чтобы заработать деньги, которые дадут возможность делать то, что захочешь. А я уже делаю то, что мне хочется.
Он искоса посмотрел на свое вишневое и пурпурное с позолотой отражение.
— Разве нет?
— Мы уедем отсюда, — бормотал он, торопливо идя по саду. — В горы или куда-нибудь в пустыню. Или на берег моря. Могу поспорить, что Дафне никогда не приходилось купаться в лунном свете голой. По крайней мере, не со мной. И мы возьмем с собой немного съестного и сами будем готовить, ловить рыбу, смотреть на птичек, заниматься ботаническими исследованиями и…
Он остановился у широкой террасы, глядя на зелень снизу, пытаясь отыскать глазами изящную фигурку Дафны. Последний из гостей вышел в ворота, исчез дворецкий. Один престарелый садовник ковырялся в дальнем углу сада.
Лафайет замедлил шаг и пошел по тропинке, почти не замечая одуряющего запаха герани, ленивого жужжания пчел, мягких вздохов ветерка по красиво подстриженным верхушкам деревьев. Его энтузиазм постепенно сменился апатией. Что хорошего в том, чтобы куда-нибудь уезжать? Он останется тем же самым Лафайетом О'Лири, а Дафна — той же девушкой, что и здесь. Возможно, после первой новизны он начнет скучать о своем удобном кресле и доверху набитом холодильнике, а Дафна начнет переживать по поводу своей прически и задумываться, что происходит во дворце во время ее отсутствия. А потом их будут кусать насекомые, они будут обгорать на горячем солнце и мерзнуть по ночам, есть подгоревшую пищу, да еще куча всяких неудобств, от которых он так отвык.
На мгновение в конце тропинки показалась высокая фигура: граф Алан куда-то торопился. Лафайет позвал его, но когда он подошел к перекрестку, там уже никого не было. Он повернулся обратно, теперь уже в совершенно подавленном настроении, как он сам подумал. Впервые за три года у него возникло то же самое чувство, что и в Колби Корнерс, когда он шел вечером прогуляться вокруг городского квартала и смотрел на желтые фонари в темноте, думая о вещах, которые ему когда-нибудь удастся сделать…
Лафайет выпрямился. Он вел себя, как мальчик. Ему повезло больше всех в мире — в любом мире — и ему только и оставалось, что наслаждаться всем этим. К чему рубить сук, на котором сидишь? Обед был через час. Он пойдет на него, как всегда, и будет слушать застольную беседу, тоже как всегда. Правда, пока его еще не тянуло возвратиться во дворец — вряд ли из него получится прямо сейчас блестящий собеседник. Лучше ему некоторое время посидеть на любимой мраморной скамейке, прочитать страничку-другую текущего выпуска "Популярного волшебства" и настроить себя на нужный лад для веселой и остроумной беседы за обеденным столом. Только надо не забыть сказать Дафне, как потрясающе она выглядит в ее артезианском наряде по последней моде, а после обеда они смоются в их спальню и…
Теперь, когда он подумал об этом, ему пришло в голову, что давно уже он не нашептывал подобных предложений в нежные ушки Дафны. Он был слишком занят своим вином и своими разговорами, а Дафна, конечно, была вполне довольна тем, что сидела с другими высокопоставленными женами, обсуждая их рукоделие или что там обычно обсуждают леди, в то время как джентльмены глушат бренди, курят сигары и обмениваются неприличными анекдотами.
Лафайет остановился и посмотрел на стоящий перед ним куст азалии. Он был настолько поглощен своими мыслями, что прошел любимый уголок своего сада — тот самый, где рядом со скамейкой цвело миндальное дерево и раздавалось мягкое журчание фонтана, где большие вязы отбрасывали глубокую прохладную тень и откуда можно было видеть прекрасную лужайку, мягко спускающуюся к тополям на берегу озера.
Он пошел назад и очутился на том самом перекрестке, где видел Алана. Забавно! Опять он здесь. Он посмотрел на пустынные тропинки, в одну и другую сторону, затем покачал головой и решительно пошел вперед. Через десять шагов он очутился перед широкой террасой, с которой недавно сошел.
— Я совсем разболтался, — пробормотал он. — Я же знаю, что это первый поворот за фонтаном.
Он остановился, неуверенно глядя на внезапно уменьшившуюся лужайку. Фонтан? Никакого фонтана не было, просто усыпанная гравием тропинка с опавшими листьями, деревьями по бокам и кирпичная стена по другую сторону. Но ведь кирпичная стена должна быть значительно дальше, через несколько поворотов, за утиным прудом…
Лафайет поспешно пошел вперед, свернул за поворот…
Тропинка кончалась, в каком-то грязном месиве рос тростник. Он повернулся и оказался перед сплошной стеной кустарника. Острые колючки кололи его, раздирали одежду, и когда он, в конце концов, выбрался, то оказался на небольшой лужайке с одуванчиками. Никаких цветочных клумб нигде не было. Не было скамеек. Тропинок тоже не было. Дворец имел покинутый, заброшенный вид и возвышался на фоне внезапно посеревшего неба. Окна с выбитыми стеклами были как слепые глаза. На террасе ветер сдувал опавшие листья.
О'Лири быстро взбежал по ступеням террасы и через высокие двери вошел в увешанный зеркалами зал. На мраморном полу лежал толстый слой пыли. Его шаги отдавались глухим эхом, когда он быстро пересек зал и распахнул двери в караульню. Кроме затхлого запаха плесени, в ней ничего не было.
Вернувшись обратно в коридор, Лафайет закричал. Он открывал двери, заглядывал в пустые комнаты.