И в эти минуты, когда победа была близка, как никогда, Эльфинстон велел, обрубив якоря, уходить из бухты. Со сжатыми до боли кулаками бросился к контр-адмиралу Степан Хметевский: – Почему? Англичанин был невозмутим:
– Ночью может заштилеть, тогда неприятель атакует нас галерами. Поэтому следует убраться из его ловушки, пока не поздно.
Не было у капитана «Святослава» в запасе таких слов, чтобы высказать все, что на душе накипело. Его линкор оставлял поле брани первым. На залитых кровью палубах матросы кричали об измене. Прорезав вражеский строй, русские корабли покидали Новополийскую бухту.
Столь явное преступное поведение командующего Второй эскадрой не могло остаться незамеченным и привело к беспрецедентному для русского флота событию. На военном совете капитаны кораблей отказались выполнить приказания командующего, если он не подчиниться их требованиям. «Русские держались в это случае совершенно иного мнения, а командор (капитан корабля «Саратов» И. Я. Барш. – В. Ш.) имел даже смелость довести до сведения адмирала, что он решил отделиться от эскадры, если адмирал не намерен идти на соединение с отрядом адмирала Спиридова», – писал один из британских офицеров бывших на Второй эскадре.
Едва вдали замаячили паруса турецкой армады, капитан пинка «Святой Павел» Джеймс Престон велел ворочать на обратный курс.
– Сдается мне, что в предстоящей свалке наш адмирал обойдется и без нашей скромной помощи. К тому же судно просто забито больными! – заявил он своему соотечественнику доктору Роджерсу.
– Но как же без приказания? – наивно удивился доктор. – Каждый умирает в одиночку! – был ему ответ.
Низкобортный провиантный транспорт неуклюже барахтался в волнах, уходя к Наварину. Капитан излагал свои взгляды на ведение войны.
– Мы, англичане, слишком долго оставались в плену рыцарских сентиментальностей и кавалерских изяществ. Здесь же идет борьба за выживание, и степень жестокости определяет сегодня степень успеха. Жестокость – вот чего нам недостает для полного утверждения на этой грешной земле. Но я твердо верю, что придет время и при виде последнего англичанина будут в ужасе падать на колени властители всех народов и государств!
– Позвольте не согласиться с вами, сэр! Что бы ни творилось вокруг нас, мы, как наиболее передовая и просвещенная нация, должны быть выше всех человеческих слабостей и пороков! – Роджерс побагровел от искреннего негодования, слушая цинизм Престона.
Вдали неясно забелело, будто кто-то невзначай мазнул по горизонту краской.
– О черт побери! – сплюнул, наведя зрительную трубу, Престон. – Кажется, мы попались. – Он перегнулся через перила квартердека. – Играть аврал! Ставить грот, фор-марсели и крюйсель!
Однако, несмотря на все принятые меры, дистанция угрожающе сокращалась. Скоро стало отчетливо видно, что судно преследуют две галеры. Когда до них оставалось не более мили, Престон потуже затянул ремни своего видавшего виды чемодана: – Лечь в дрейф и спустить шлюпку!
В каскаде брызг единственная шлюпка шлепнулась в воду. В нее, торопясь, побросали провизию, мушкеты, анкеры с водой и удочки. Первым спрыгнул сам капитан, следом полетел его объемистый чемодан.
– Прыгайте, доктор! Иначе завтрашний рассвет вы будете встречать, уютно сидя на колу.
– Но как же больные, сэр? – с опаской разглядывая пляшущую под бортом шлюпку, засомневался Роджерс.
– Сейчас не время церемоний. Прыгайте, или я отваливаю.
Собравшись с духом, доктор боком свалился на днище шлюпки. Гребцы навалились на весла, и судно осталось позади.
Но «Святой Павел» покинули не все. На нем остались восемнадцать тяжелобольных матросов и солдат, а также греческий лоцман Анастасий Марко и священник отец Никодим.
– Врата райские архангелы нам, поди, ужо отворили! – поглаживая окладистую бородку, обратился к лоцману отец Никодим. – Ты, Маркач, подымай парус, какой знаешь, да на штур вставай, а я паству кликну и пушками займусь!
Лоцман недоверчиво кивнул на ближайшее орудие, дескать, дело многотрудное.
– И не сумлевайся, – ухмыльнулся Никодим, – в российском флоте последний поп палить умеет!
Подобрав рясу, он засеменил к растворенному грот-люку:
– А ну, сердешные, кончай прохлаждаться, вылезай на свет Божий! – и свесился вниз.
На зов Никодима со стонами и руганью полез на палубу немощный люд. Кое-как добрались бедолаги до пушек, закрепили их по-боевому, закатили в стволы ядра и, обессиленные, попадали рядом. На второй залп их уже не хватит… Никодим подошел к лежащему матросу: – Тебе, милай, честь особая будет!
Взвалил его на плечи и потащил в крюйт-камору, там усадил верхом на раскрытую пороховую бочку, в руки сунул пистолет.
– Как услышишь, что голосят не по-нашенски, пали, помолясь!
– Причасти хоть меня, святой отец! – разлепил матрос сжатые губы.
– Грехи я тебе, почитай, все уже отпустил, сын мой, а остальное воздастся от Господа! – Никодим, отдуваясь, грузно взбирался по ступенькам трапа.
Шумно выгребая веслами, галеры попытались обойти пинк с носа и кормы, чтобы взять его под анфиладный огонь. Но не тут-то было: опытный корсар эгейских просторов Анастасий Марко ловко вывернул судно лагом к неприятелю.
– Все, что мог, я сделал! – крикнул он Никодиму. – Теперь твой черед!
Пышная борода отца Никодима развевалась по ветру, в руках вместо кадила чадил пальник.
– Ну, держитесь, нехристи окаянные! Ужо мы вам всыпем напоследок! Матросы, обнимаясь, прощались друг с другом. Внезапно изменившийся ветер хлопком развернул над галерами сине-желтые флаги погони.
– Ну-ка, погодь чуток! – гаркнул канонирам озадаченный священник. – Чтой-то во флажках ваших флотских запутался я совсем!
С галер, разглядевши Андреевский флаг над «Павлом», кричали радостно:
– Какого лешего деру давали? Мы что, каторжные, по всему окияну за вами гонять, такие-разэтакие?
– Не богохульствуйте, ироды! – Никодим с облегчением швырнул в море пальник. – А я чуть было не принял на душу грех тяжкий!
Пересадив на пинк часть команд, галеры (то были «Жаворонок» и «Касатка») повели его к своим. Шлюпку со сбежавшими не искали. Пропадите вы пропадом!
К сожалению, в жизни справедливость торжествует далеко не всегда. Пройдут годы, и Джеймс Престон – негодяй и трус – станет контр-адмиралом и Георгиевским кавалером.
Корабли султана богато украшены золотой резьбой. На ходу они проворны и легки. Штурвалов на турецких кораблях нет. Управляются они просто: тридцать человек ворочают руль в констапельской по крикам рулевого, стоящего на шканцах. Всякий корабль имеет при себе на случай малого ветра галеру. Велик флот султана, и нет во всей вселенной силы, способной противостоять ему!
Покинув Галлиполи, Един-паша вел свои корабли в Архипелаг. Но едва задул противный ветер, поползли среди турецких команд слухи о скорых несчастьях. Чтобы как-то отвлечь матросов от мрачных мыслей, а заодно и запастись водой, завернул великий адмирал в крепость Наполи-ди-Романи. Там застал он и морейского наместника Муссин-заде, уже пожалованного Мустафой почетным титулом «Победитель греков» за сражение у стен Триполицы. Наместник сообщил, что морские силы московитов стоят в Наварине и к плаванию не готовы. Обрадованный такой новостью, решил капудан-паша застать неверных врасплох. Встреча с кораблями гяуров в открытом море для турецкого командующего оказалась совершенно неожиданной. И хотя московитов было мало, лезли они в огонь как сумасшедшие. Всем этим Един-паша был весьма озадачен. А в самый разгар боя прислал младший флагман Джезаирли ему шлюпкой записку: