Констанция бросила взгляд на бесполезные пистолеты.
— Это твое оружие? — вдруг спросил Филипп.
— Да, я всегда беру их с собой, когда покидаю дом.
— Зачем? Ты что, кого-то боишься? Ты думаешь, что на тебя кто-то нападет?
— Но ведь нас окружают враги, они ненавидят всех Реньяров.
— И конечно, самый страшный ваш враг — это я, Филипп Абинье.
— Ты совсем не страшный, хотя и хочешь меня напугать.
— Ты что, смогла бы выстрелить в меня, Констанция?
Девушка застенчиво улыбнулась.
— Не знаю, может быть и смогла бы, если бы ты вел себя по-другому.
— Это как? — Филипп прикоснулся кончиками своих пальцев к ее руке.
Но Констанция не выдернула руку, а второй ладонью накрыла пальцы Филиппа. Они так и сидели несколько минут, пытливо глядя в глаза друг другу. Им показалось, что они знают друг друга уже тысячу лет, их сердца переполняло неизвестное до сих пор чувство.
Парню и девушке казалось, что весь мир, все великолепие, созданное
Богом, сотворено специально для них, для этого дня, в который они не
Могли не встретиться.
— О чем ты думаешь? — первой нарушила молчание Констанция.
— О том, что ты очень красива. Мне еще никогда не приходилось видеть таких красивых девушек.
— И ты красивый, — улыбнувшись уголками ярко-красных губ ответила Констанция. — Только ты очень мокрый и похож на мокрого нахохлившегося воробья.
Филипп Абинье рассмеялся и тряхнул густой гривой волос.
— Да и ты вся мокрая.
Он посмотрел на маленькие ступни ног Констанции. Та немного смущенно тут же поджала ноги и накрыла мокрым подолом платья.
— Так о чем ты думал? — вдруг переспросила девушка.
— Я думал, что ведь мы с тобой могли и не встретиться. И если бы не моя рогатина, которая сломалась, я не свалился бы в ручей, а ты не спасла бы меня.
— Нет, ты обязательно, Филипп, должен был свалиться. Филипп, Филипп, Филипп… — как бы запоминая, прошептала Констанция, — какое красивое имя, такое простое и теплое, как вот этот камень, — она прикоснулась ладонью к нагретому солнцем серому камню.
— Констанция… — как завороженный произнес Филипп, — а твое имя — бурлящие струи вот этого ручья. Оно холодное и в то же время манящее, как вода.
Старый Гильом Реньяр все еще сидел в кресле у окна и смотрел на
Далекие холмы, за которыми скрылась его любимица. Тень клена медленно ползла по двору, пока не достигла, наконец, окна и не легла на дряблую руку старика.
Он посмотрел на небо.
— Да, скоро полдень, — прошептал он, — где же Констанция? Может с ней что-то случилось? — прошептал старик, с усилием, кряхтя поднялся с кресла и выглянул из окна во двор.
Он увидел своего среднего сына Жака, который прилаживал подпругу.
— Жак! — крикнул Гильом.
Тот сразу же поднял голову и улыбнулся отцу.
— Я слушаю тебя, отец.
— Констанция не возвращалась? — спросил Гильом, хотя прекрасно знал, что та не могла вернуться незамеченной, ведь он целое утро просидел у окна, вглядываясь в пустынную дорогу.
Да нет, отец, она как уехала с самого утра, так и не возвращалась.
— Слушай, Жак, возьми с собой двух людей и поезжай к ручью, мне что-то не нравится ее долгое отсутствие. Может, случилась беда, поторопись!
Жак пожал плечами.
— Да нет, что может с ней случиться на наших землях? Она уже взрослая девушка, а ты беспокоишься о ней, как будто она малый ребенок.
— Поторопись! — грозно сказал Гильом и ударил кулаком по подоконнику.
Жак знал, что спорить с отцом бесполезно. Если он что-нибудь вбил себе в голову, то не отвяжется, пока с ним не согласятся.
Да Жак и сам забеспокоился, ведь никогда раньше Констанция не исчезала из дому надолго.
— Хорошо, отец, я сейчас же отправляюсь к ручью. Но ты не беспокойся, она, скорее всего, сидит у ручья на своем любимом сером камне и любуется рыбами.
Но старика этот ответ явно не удовлетворил. Он все еще сильно волновался и не опустился в кресло до тех пор, пока не увидел своего сына в сопровождении двух людей, которые мчались по дороге к далеким холмам.
— И чего я так разволновался? — изумился Гильом, опускаясь в кресло.
Не зная, на чем сорвать злость и чем занять себя, Гильом стал громко звать кухарку.Наконец, он докричался, и испуганная женщина вошла в низкие двери.
— Обед уже стоит на столе? — закричал Гильом, ударяя кулаком по подлокотнику кресла.
— Так еще же не время, господин, — изумилась женщина.
— Он давно должен стоять на столе! — чувствуя свою не правоту, громко закричал Гильом Реньяр.
— Сейчас все будет исполнено, — засуетилась женщина.
Но Гильом вновь вернул ее.
— Обед подашь, когда вернется Констанция. И принеси из погреба хорошего вина, не прошлого урожая, а старого.
— Из черных бочек? — осведомилась кухарка.
— Да, именно из черных. И поставь на стол дорогие стаканы.
Кухарка боязливо прикрыла за собой дверь и пожала плечами. Она никак не могла взять в толк, чего хочет от нее хозяин и зачем к приезду Констанции сервировать стол так, как будто сегодня большой праздник. Тем более, Констанция не пила вина. Да и ни в одну из черных бочек еще не был вставлен кран.
Но потом кухарка нашла объяснение случившемуся. Со старым Гильомом в последние годы случались странности. То он начинал требовать, чтобы отыскали плащ, подбитый мехом куницы, который он сам распорядился отдать слугам, то начинал искать свои старые сапоги, давным — давно выброшенные, то теперь вот приказал подавать обед до полудня.
Кухарка спустилась в подвал. Там было сыро и холодно. Она посветила фонарем и увидела, что черные бочки заставлены так, что к ним не подобраться. И с абсолютно спокойной душой набрала кувшин обычного вина, успокаивая себя тем, что хозяин все равно скоро забудет про свой каприз. И когда она придет доложить, что стол накрыт, вновь набросится на нее, начнет ругаться и станет жаловаться, что у него нет никакого аппетита.
Констанция и Филипп забыли обо всем на свете. Они сидели рядом на теплом камне и смотрели в глаза друг другу.
Возможно, они сидели бы так до заката, а может быть и до рассвета, ведь им было хорошо и спокойно, они внезапно почувствовали себя какими-то другими людьми. Чувства переполняли их сердца, как вода переполняет края чаши, а мысли их были чисты, как потоки горного ручья.