Жизнь, препятствующая любым начинаниям Беллами, щедро одарила успехами Клемента. Он плыл по ней ловко, беспечно, оживленно и легко, чувствуя себя как рыба в воде. Он поступил в Кембридж, мечтая о театре, и мгновенно был принят в «Футлайтс» — любительское театральное общество Кембриджского университета. Клемент с удовольствием посещал академические занятия, изучая английскую филологию, любил литературу, овладел новомодными критическими теориями. Его статьи публиковались в университетской периодике. Однако, имея все шансы стать одним из лучших выпускников Кембриджа, он сбежал в Лондон, соблазненный театральными агентами, частенько посещавшими спектакли «Огней рампы». Клемент обожал театр, обожал сами театральные здания, актеров, их высокопарные голоса, гулкое эхо, разносящееся по пустым залам, костюмы, запахи кулис и гримерных, неизбывную искрометность художественных образов и сценических перевоплощений. В этом грандиозном дворце правды и притворства он мог сыграть любую роль, некоторые, правда, говорили, что его универсальность чрезмерна. Он считался хорошим актером, одаренным от природы. Очень рано осознав свой талант, Клемент всячески совершенствовал свои подражательные способности. Обладая силой, подвижностью и изяществом, он мог бы стать балетным танцором и даже поработал немного цирковым акробатом. В театре ему удавалось практически все. Он попробовал себя в режиссуре, а также в качестве декоратора и костюмера. Его называли счастливчиком, приносящим удачу. Талантливый во всех областях, Клемент так и не смог остановиться на чем-то одном, но считал, что и такая судьба его вполне устраивает. Успех ждал его в любой избранной им роли. Он неизменно выдавал свежие идеи. Признанные мэтры театрального мира обычно говорили ему: «Etonne-moi» [14] . Достигнув известности в узких кругах, он не достиг, однако, большой славы. Клемент чаще играл в маленьких театрах, чем в Уэст-Энде. Умудренные наставники упорно советовали ему не растрачиваться по пустякам, перестать изображать клоунов, перестать цепляться за образ двадцатилетнего юнца из Кембриджа. Но именно таким Клемент себя и ощущал и, наслаждаясь этим чувством, почти не сомневался, что боги наделили его даром вечной молодости. Клемент, безусловно, питал слабость к противоположному полу. Но и тут ему опять-таки не хватало целеустремленности, не хватало постоянства, хотя он и сам проповедовал, что в великолепном караван-сарае не стоит надолго задерживаться в одних апартаментах. Театр отнимал чрезвычайно много сил, такое métier — ремесло, как говорят французы, — требовало полной свободы бытия. Для него не существовало понятия «семейная жизнь». Его семьей были старший брат Лукас, а также Тедди и Беллами, позже Тедди с Луизой, а потом Луиза и дети. Под детьми подразумевались ее дочери и Харви, для которого Клемент играл роль если и не любящего отца, то уж наверняка самого очаровательного дядюшки, а впоследствии скорее брата.
Предыдущим вечером на passeggiata состоялся опыт взаимодействия с людским потоком. На следующий день они отправились к знаменитому мосту. Они намеревались уехать на машине пораньше, поскольку слегка выбились из намеченного графика, но Харви настоял на осмотре грандиозного древнего моста, построенного в окрестностях города в четырнадцатом веке и славившегося как своими размерами — длиной и высотой, — так и огромным числом самоубийц, включая знаменитостей, которые предпочли свести счеты с жизнью прыжком с парапета. Не доехав до этой местной достопримечательности, им пришлось выйти из машины и отправиться дальше пешком, тем самым теряя драгоценное время, но когда они прибыли к мосту, то согласились, что он того стоит. Грандиозно выглядел уже сам пейзаж: глубокое ущелье, бросающийся в глаза Римский мост, подобный руинам, взлетевшим над пропастью, едва различимая узкая лента реки на дне долины, склоны которой поросли густым лесом из кипарисов и пиний. Залитая ярким солнечным светом зелень деревьев казалась пушистым ковром, сотканным из всех оттенков переливающейся зеленой палитры. Над широким провалом этого зеленого моря взмывал светлый мост на крепких и одновременно изящных устоях, достигавших в середине долины высоты в несколько сотен футов. По всей длине моста тянулась узкая пешеходная дорожка, ограниченная с одной стороны высокой стеной, а с другой — парапетом, ширина и высота которого составляли около четырех футов. Наша троица перешла через мост и полюбовалась с другой стороны лесистой долиной. Между ними завязалась своеобразная дискуссия по поводу этого грандиозного сооружения. Разве не оно, согласно сведениям гостиничного официанта, пострадало в 1944 году от бомбежки? Удастся ли проехать по долине, чтобы найти наиболее впечатляющий вид, возможно, лучший вид с самого моста? Как глупо, что они оставили в машине путеводитель. Уже собираясь возвращаться, они завели разговор о самоубийствах и о том, как могло этому способствовать наличие сравнительно низкого парапета. Потом немного поспорили о ширине его поверхности. Харви настаивал на том, что парапет на самом деле шире, чем кажется, и что можно с легкостью перейти мост именно по нему. Тогда же Беллами очень опрометчиво и неудачно подначил парня, упомянув о смелости. Как только он умолк, Клемент пихнул его в бок, обозвал дураком и схватил Харви за руку. Беллами тут же пояснил, что не имел в виду ничего особенного, что просто по-идиотски пошутил и даже не думал никого подначивать, но было уже поздно. Вырвавшись, Харви пробежал по мосту, взобрался на парапет и осторожно двинулся вперед.
В том месте, где Харви залез на парапет, верхушки кипарисов и пиний зеленели всего в нескольких футах под мостом. Осознавая, как быстро удаляются лесистые склоны, он медленно и неуклонно продвигался вперед, зацепившись взглядом за некий ориентир на дальнем конце моста — белевший под деревом столб. Ему показалось, что он совсем недалеко, и надо, постоянно держа перед глазами эту цель, просто идти к ней. Однако вскоре он обнаружил, что потерял понятие прямизны. Создавалось впечатление, что пространство справа, с открывающейся зеленой долиной, поднялось до уровня его ног, превратившись в твердую поверхность, прорезанную поблескивающей речной лентой, на которую его так и побуждала вступить какая-то сверхъестественная сила. Мельком глянув вниз, он вдруг содрогнулся всем телом, словно от удара, открыл рот и вскинул вверх руки. Мгновенно Харви перевел взгляд обратно, в направлении приметного белого столба, но уже не смог его найти. Зрительные способности явно изменились, отказываясь видеть предметы на таком далеком расстоянии. Перед глазами теперь маячила только светлая, залитая солнечным светом полоса парапета. Тем не менее ноги Харви, словно выйдя из-под контроля, сами по себе шагали дальше. Руки пока еще слушались, и он помахивал ими как крыльями, поддерживая равновесие. С трудом ему удалось сфокусировать взгляд на парапете в четырех шагах перед собой. Ширина поверхности показалась теперь поражающе узкой и к тому же неуклонно сужающейся. Могла ли она действительно сужаться? Харви попытался сосредоточиться на качестве материала, грубоватой поверхности из мелких, спаянных бетоном камешков, раньше казавшейся ровной, а теперь выглядевшей такой бугристой, что даже маленькие камешки на ней отбрасывали тени. Сам парапет, вроде бы имевший песочный цвет, как показалось раньше, теперь ослеплял своей белизной, испещренной пятнышками теней, вид которых почему-то напомнил Харви макет первобытной деревни с белыми домиками, залитыми ярким южным солнцем. Он уже воображал, как тяжеловесные шаги исполина, подобного ему, рушат эти крошечные зданьица. Размышляя об этом, он слышал за своей спиной тихое бормотание Клемента и Беллами. Они пришли к согласию, что им не надо идти рядом с Харви, чтобы не отвлекать его от процесса передвижения и сохранения равновесия, но надо держаться сзади на довольно близком расстоянии.