Рога | Страница: 15

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Терри привалился к стене, сразу же у входа. Вид у него был довольно аховый — возможно, последствия дальнего перелета. Ему пора было побриться, глаза воспалились, как это бывало при аллергии. Терри страдал аллергией ко всему цветочной пыльце, арахисовому маслу; однажды он чуть не умер от укуса пчелы. Прекрасная шелковая рубашка и твидовые штаны болтались на нем, как на вешалке, словно он неожиданно скинул вес.

Братья смотрели друг на друга. Иг и Терри не бывали в одной и той же комнате с того уик-энда, когда убили Меррин, и тогда Терри выглядел не многим лучше: запинался и путался в словах из-за жалости к ней, а заодно и к Игу. Вскоре после этого Терри улетел на Западное побережье — якобы для репетиций, хотя Иг подозревал, что его вызвали для поправки ситуации администраторы «Фокса», — и так с того времени не возвращался. Терри не слишком-то любил Гидеон даже и до убийства.

— Я не знал, что ты здесь, — сказал Терри. — Я не слышал, как ты вошел. Ты что, отрастил рога? Пока я был в отъезде?

— Я решил, что самое время поменять имидж. Нравятся?

Терри помотал головой.

— Я хочу кое-что тебе сказать, — сказал он, и его кадык несколько раз дернулся вверх-вниз.

— Много вас таких.

— Я хочу кое-что тебе сказать, но я не хочу тебе это говорить. Я боюсь.

— Давай сыпь все сразу. Возможно, все не так уж и плохо. Вряд ли что-нибудь из того, что ты можешь мне сказать, слишком уж меня взволнует. Мама только что сказала, что не хотела бы никогда больше меня видеть. А папа хочет, чтобы меня посадили в тюрьму пожизненно.

— Не может быть.

— Очень даже может.

— О Иг! — сказал Терри, и глаза его наполнились слезами. — Я очень виноват. Во всем. В том, как для тебя обернулось дело. Я знаю, что ты очень ее любил. Знаешь, а я ведь тоже ее любил Меррин. Она была потрясающая девчонка.

Иг кивнул.

— Я хочу, чтобы ты знал… — сказал Терри и запнулся.

— Давай, давай, — подбодрил его Иг.

— Я ее не убивал.

Иг молча воззрился на брата, в груди у него закололо. Мысль, что Терри изнасиловал Меррин, а потом убил, никогда не приходила ему в голову, принадлежала к области невозможного.

— Конечно же нет, — сказал. Иг.

— Я любил вас двоих и желал вам счастья. Я никогда бы не сделал ей ничего плохого.

— Знаю, — сказал Иг.

— Если бы мне только в голову пришло, что Ли Турно ее убьет, я бы постарался ему помешать, — сказал Терри. — Я думал, что Ли ее друг. Мне очень хотелось тебе рассказать, но Ли принудил меня к молчанию. Принудил.

— ИИИИИИИИИИ! — закричал Иг.

— Он ужасен, Иг, — сказал Терри. — Ты его просто не знаешь. Ты думаешь, что знаешь, но не имеешь никакого представления.

— ИИИИИИИИИИ! — продолжал Иг.

— Ли подставил и тебя и меня. Я с того времени как в аду, — сказал Терри.

Иг выскочил в коридор, пробежал в полумраке к парадной двери, вылетел в ослепительное сияние дня с глазами, полными слез, не попал ногой на ступеньку и свалился во двор. Плача и задыхаясь, он кое-как поднялся. При падении Иг выронил футляр от трубы — он даже и не осознавал, что тот еще при нем, — и теперь подобрал его с травы.

Он бросился через лужайку, почти не понимая, куда направляется. Уголки его глаз были мокрыми, и он подумал, что плачет, но когда тронул лицо пальцами, на пальцах оказалась кровь. Он поднял руки к рогам. Кончики рогов продырявили кожу, и по лицу его стекала кровь. Он ощущал в рогах размеренную пульсацию, и, хотя виски сильно саднило, от них исходило нервное ощущение, чем-то сходное с оргазмом Он побежал, спотыкаясь, вперед, испуская поток проклятий и непристойностей. Он ненавидел, как трудно ему дышать, ненавидел липкую кровь на щеках и руках, ненавидел слишком уж яркое синее небо, ненавидел свой собственный запах, ненавидел, ненавидел, ненавидел.

Заблудившись в своих собственных мыслях, он не видел Вериной каталки, пока чуть в нее не врезался. Он остановился буквально в шаге от бабушки и уставился на нее. Она снова задремала и тихонько похрапывала. Она слегка улыбалась, словно какой-то приятной мысли, и ее мирное счастливое лицо привело Ига в полнейшую ярость. Он ударил ногой по тормозу коляски и с силой ее толкнул.

— Сука, — сказал он вслед коляске, покатившейся по склону.

Вера приподняла голову с плеча, положила ее обратно, снова подняла и слабо пошевелилась. Каталка летела по зеленой ухоженной траве, ударилась одним колесом о булыжник, перескочила его и помчалась дальше, а Иг вспомнил себя пятнадцатилетнего и спуск на магазинной тележке по тропе Ивела Нивела, [9] ставший, если разобраться, поворотной точкой всей его жизни. Он что, летел так же быстро? Ничего себе — как каталка набирает скорость, как жизнь человека набирает скорость, как эта жизнь становится пулей, нацеленной в конечную мишень, пулей, которую не замедлить и не сбить с пути, и здесь, подобно той же пуле, не знаешь, обо что ударишься, да и вообще ничего не знаешь, кроме свиста воздуха и удара. Вера ударилась внизу о забор со скоростью миль сорок.

Когда Иг подошел к машине, он уже снова дышал легко, стесненное ощущение в груди прошло так же быстро, как и появилось. Воздух пах свежей травой, нагретой августовским солнцем, и зеленью листьев. Иг не знал, куда он дальше пойдет, знал только, что уходит. За его спиной проскользнул болотный уж, черно-белый и влажный с виду. К нему присоединился второй, затем третий, он их не замечал.

Сев за баранку «гремлина», Иг начал посвистывать. Это действительно был хороший день. Он развернул «гремлин» на подъездной дорожке и начал спускаться с холма. Шоссе его терпеливо ждало, в том самом месте, где он его оставил.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Вишенка

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Она ему что-то говорила. Сперва он не понимал, что это она, не знал, кто это делает. Он даже не знал, что это послание. Это началось минут через десять после начала службы: всплеск золотого света на периферии его зрения, всплеск настолько яркий, что он даже зажмурился. Иг провел пару раз рукой по глазу, пытаясь стереть пятно, плававшее перед ним. Когда его зрение немножко прояснилось, он посмотрел по сторонам, но не смог найти источник света.

Девочка сидела по ту сторону прохода, одним рядом впереди, на ней было белое летнее платьице, и он никогда ее прежде не видел. Он все время на нее посматривал, не потому, что подумал, будто она как-то связана со светом, а потому что смотреть на нее было приятно. И он не один так думал. Худощавый парень с волосами, белыми почти как кукурузные рыльца, сидевший прямо за ней, заглядывал ей через плечо в вырез ее платья. Иг никогда не видел эту девочку, но смутно узнал парня по школе; тот был вроде бы годом старше.