Но так уж случилось, что в конце концов Иг отправился к Ли Турно один. Когда Меррин и Иг пошли назад к коммунальному центру, чтобы собрать коробки от пиццы и пустые бутылки, раздался раскат грома, продолжавшийся не меньше десяти секунд, низкое постоянное ворчание, которое не столько слышалось, сколько ощущалось. От него все кости в Иговом теле задрожали, как камертон. Через пять минут дождь уже барабанил по крыше настолько громко, что, дабы быть услышанным, Игу приходилось кричать Меррин, хотя та стояла рядом. Стало темно, ливень хлестал с такой силой, что из открытых дверей не было видно тротуара. Они было думали доехать до Ли на велосипедах, но приехал отец Меррин, чтобы отвезти ее домой в своем фургоне, так что не представилось возможности идти вместе куда бы то ни было.
Терри получил водительские права за два дня до этого, пройдя экзамен с первой же попытки, и на следующий день отвез Ига к Ли Турно. Ветер поломал много деревьев и повырывал из земли телефонные столбы, Терри приходилось осторожно вести «ягуар» среди сломанных веток и сорванных с места почтовых ящиков. Казалось, произошел какой-то мощный подземный взрыв, сотрясший Гидеон и оставивший его в состоянии полного разрушения.
Район Хармон-Гейтс представлял собою путаницу пригородных улочек, домов, окрашенных в лимонный цвет, с пристроенными гаражами на две машины; кое-где поблескивали плавательные бассейны. Мать Ли, медсестра, женщина лет сорока с лишним, находилась во дворе их дома в стиле королевы Анны, скидывая сломанные ветки со своего припаркованного «кадиллака»; ее губы были раздраженно поджаты. Терри высадил Ига, сказав ему позвонить домой, если захочет, чтобы его забрали.
У Ли была большая комната в чистенько отремонтированном подвале. Его мать проводила Ига по коридору и открыла дверь в пещерную мглу, где единственным светом было голубое мерцание телевизора.
— К тебе гость, — сказала она довольно сухо и безжизненно.
Пропустив Ига вперед, она прикрыла за ним дверь, так что они с Ли остались в одиночестве. Ли был голым до пояса и сидел на краю кровати, крепко вцепившись в ее раму. По телевизору снова шел «Бенсон»; [20] впрочем, Ли полностью вырубил звук, так что телевизор был просто источником света и движущихся картинок. Повязка, прикрывавшая его левый глаз, была многократно накручена ему на голову и маскировала значительную ее часть. Шторы были опущены. Ли не смотрел ни на Ига, ни на телевизор, его взгляд был направлен вниз.
— Темно у тебя здесь, — сказал Иг.
— От света у меня болит голова, — ответил Ли.
— Как твой глаз?
— Они еще не знают.
— А есть хоть какой-нибудь шанс…
— Они думают, что я не совсем перестану им видеть.
— Это хорошо.
Ли сидел и молчал. Иг ждал.
— Ты все уже знаешь?
— Для меня это не важно, — сказал Иг. — Ты вытащил меня из реки, и это все, что мне нужно знать.
Иг даже не догадывался, что Ли плачет, пока тот не издал болезненный звук. Он плакал, как человек, претерпевающий небольшой акт садизма, вроде сигареты, потушенной о руку. Иг подошел к нему на шаг ближе и споткнулся о стопку компакт-дисков, тех самых, которые он ему давал.
— Ты хочешь их назад? — спросил Ли.
— Нет.
— А что же тогда? Ты хочешь свои деньги? У меня их нет.
— Какие деньги?
— За журналы, которые я тебе продал. Те, которые я украл. — Последнее слово он произнес почти с горделивой горечью.
— Нет.
— Так почему же ты пришел?
— Потому что мы друзья.
Иг сделал еще шаг к Ли и тихо заплакал. Ли плакал кровью. Она насквозь пропитала повязку и стекала по левой щеке. Ли рассеянно тронул свое лицо, его пальцы стали красными.
— С тобой все в порядке? — спросил Иг.
— Только вот плакать мне больно. Мне нужно научиться не думать о плохом. — Он шумно дышал, его плечи то вздымались, то опадали. — Мне нужно было все тебе рассказать. Все и обо всем. Дерьмовая была эта штука с продажей тебе журналов. С враньем о них. Узнав тебя лучше, я хотел забрать их назад, но было слишком поздно. Так друзья не поступают с друзьями.
— Не нужно все это пережевывать. Я страшно жалею, что дал тебе эту петарду.
— Забудь и не вспоминай, — сказал Ли. — Я сам ее хотел. Я так решил. Ты не должен об этом беспокоиться. Просто прими решение не ненавидеть меня. Мне очень нужен кто-нибудь, кто все равно будет меня любить.
Он мог бы этого и не говорить. От вида крови, пропитавшей повязку, ноги Ига стали как ватные. Ему потребовалось огромное усилие воли, чтобы не думать, как он дразнил Ли этой «вишенкой», обсуждая всякие вещи, что бы ею взорвать. Какие старания он приложил, чтобы отнять Меррин у Ли, который бросился в воду и вытащил его, когда он тонул, — предательство, которому нет искупления.
Он сидел рядом с Ли.
— Она скажет тебе больше со мной не встречаться, — сказал Ли.
— Моя мама? Нет, она рада, что я пошел тебя навестить.
— Никакая не мама. Меррин.
— О чем ты говоришь? Она хотела пойти вместе со мной. Она о тебе беспокоится.
— О? — Ли странно задрожал, словно от зверского холода. Затем глубоко вздохнул. — Я знаю, почему так случилось.
— Дурацкая случайность, вот и все.
— Нет, — покачал головой Ли. — Это чтобы мне напомнить.
Иг ждал объяснения, но Ли молчал.
— Напомнить тебе о чем? — спросил Иг.
Ли боролся со слезами. Он мазнул рукой по щеке, стирая кровь, и оставил длинную темную полосу.
— Напомнить тебе о чем? — снова спросил Иг, но Ли всеми силами старался не всхлипывать и так ничего и не ответил.
Иг ехал от родительского дома, от изуродованного тела своей бабушки и разбитого инвалидного кресла, от Терри и его кошмарного признания, не имея никаких особых соображений, куда едет. Скорее уж он знал, куда точно не едет: в квартиру Гленны, в город. Ему было невыносимо видеть человеческие лица, слышать человеческие голоса.
В мозгу он твердо держал закрытой одну дверь, прижав ее со всей своей ментальной силой, в то время как два человека рвались снаружи, стараясь пробиться в его мысли: Терри и Ли Турно. Нужна была вся его воля, чтобы не дать этим захватчикам вломиться в его последнее убежище, чтобы не пустить их в свою голову. Он толком даже не знал, что случится, если в конце концов они ворвутся, не знал, что он будет тогда делать.
Иг ехал по узкому местному шоссе через залитые солнцем пастбища, под кронами деревьев, низко нависавшими над дорогой, по коридорам мерцающей полутьмы. В придорожной канаве он увидел перевернутую магазинную тележку и лениво поудивлялся, как это магазинные тележки оказываются иногда в таком месте, посреди ничего. Что лишний раз показывало: никто не знает, оставляя что-нибудь, что с этим «что-нибудь» сделают другие. Однажды ночью Иг оставил Меррин Уильямс, ушел от нее, от своего лучшего друга, в приступе, по сути, детского, лицемерного гнева — и вот что из этого получилось.