Змея, висевшая у Ига на шее, любовно потерлась головой об Игово бедро. Он нежно ее погладил и перешел к самому главному: к ключевому моменту своей огненной проповеди.
— Только дьявол любит людей такими, какие они есть, и радуется их хитроумным саморазрушительным замыслам, их бесстыдному любопытству, их неумению владеть собой, их вечным порывам нарушить любое правило, как только они о нем услышат, их охотному желанию отдать свою бессмертную душу за перепих. Дьявол знает, что лишь имеющие смелость рискнуть своей душой ради любви правомочны иметь душу, хотя Бог этого и не знает… Так куда же это помещает Бога? Нам говорят, Бог любит человека, но любовь должна доказываться фактами, а не доводами. Если вы сидите в лодке и не спасете утопающего, вам наверняка гореть в аду, однако Бог в своей премудрости не ощущает нужды использовать свою власть, чтобы спасти кого-либо от единого момента страданий, и, несмотря на все Его бездействие, Ему поклоняются, Его почитают. Покажите мне в этом хоть какую-нибудь самую элементарную логику. Вы не сможете. Ее там нет. Только дьявол действует сколько-нибудь разумно, обещая наказать тех, кто превращает землю в ад для решающихся любить и чувствовать… Я не заявляю, что Бог мертв. Я говорю вам, что Он жив и в полном здравии, но не может обещать никому спасения, ибо проклят сам за свое преступное бездействие. Он погиб в тот самый момент, когда потребовал верности и поклонения, прежде чем обеспечил защиту. Типичный гангстерский рэкет. А что бы ни говорили о дьяволе, он не безразличен. Дьявол всегда придет на помощь тем, кто готов грешить, что синонимично слову «жить». Его телефонные линии свободны. Операторы стоят наготове.
Змея, лежащая у Игги на плечах, одобрительно встряхнула своей гремушкой, издав негромкий сухой звук, похожий на щелканье кастаньет. Иг приподнял ее рукой, поцеловал в холодную голову и отпустил, а затем вернулся в дымовую трубу. Змеи торопливо расползались у него из-под ног, освобождая ему проход. Он оставил вилы стоять у стены, сразу же за заслонкой, устроился в трубе поудобнее, однако сразу не уснул. Какое-то время он читал при свете костра свою Библию Нила Даймонда. Пассаж из Второзакония, запрещающий одежду из шерсти и льна вместе, заставил его задуматься и нервно подергать свою бородку. Трудное место Писания. Вопрос, требующий размышлений.
— Один лишь дьявол хочет, чтобы человек мог выбирать из широкого диапазона легких и удобных стилей одежды, — пробормотал он наконец, пробуя на слух новую притчу. — Хотя не может быть прощения за полиэфиры. По этому вопросу Сатана и Господь находятся в полном согласии.
Ига разбудило звяканье, визг железа по железу. Он сел в пахнущем сажей мраке, сонно протирая глаза; костер давно уже потух. Сощурившись, чтобы посмотреть, кто это, открыл заслонку — и получил тычок большим гаечным ключом, едва не свернувший ему шею. Иг перекатился на колени и локти, его рот наполнился кровью. Он почувствовал на языке какие-то твердые предметы и сплюнул слизистую ленту крови, вместе с ней сплюнулись и зубы, три штуки.
Рука в черной кожаной перчатке просунулась в дымовую трубу, схватила Ига за волосы и вытащила из печи, попутно стукнув его головой о железную заслонку. Заслонка гулко зазвенела, словно кто-то ударил в гонг. Рука в черной перчатке кинула Ига на бетонный пол. Он попытался подняться, но получил в бок жестокий удар черным подкованным сапогом. Его руки подломились, и он упал плашмя, ударившись о бетон подбородком. Его зубы звонко щелкнули, как киношная хлопушка: Эпизод 666, дубль первый, начали.
Вилы. Он прислонил их к стене, рядом с печью. Иг перекатился и бросился к вилам. Пальцами зацепил древко, и вилы со стуком упали. Когда Иг попытался их поднять, Ли Турно припечатал его руку кованым сапогом. Иг услышал хруст ломающихся костей, как будто кто-то ломает пригоршню сухих сучков. Он повернул голову, чтобы взглянуть на Ли, и в этот самый момент Ли снова ударил его гаечным ключом, на этот раз — прямо между рогов. В голове у Ига вспыхнула белая световая граната, ослепительно горящий фосфор, и мир исчез.
Открыв глаза, Иг увидел, как скользит под ним пол литейной. Ли взял его за воротник рубашки и куда-то волок, его колени скользили по бетону. Его руки были впереди тела, их кисти что-то сжимало. Не иначе как толстый промышленный скотч. Иг попытался встать, но сил его хватило, только чтобы чуть подергать ногами. Мир полнился инфернальным треском саранчи, и потребовалось время на осознание того, что треск звучит в его голове, поскольку ночью саранча молчит.
Что касается этой старой литейной, было неверно говорить про внутри ее и снаружи. У литейной не было крыши, все ее внутренности были снаружи. Но Иг ощущал, что его протащили через дверь, каким-то образом ощущал, что они попали в объятия ночи, хотя под его коленями был все тот же пыльный бетон. Он не мог поднять голову и все же чувствовал открытое место, чувствовал, что стены остались позади. Где-то неподалеку ворковал на холостом ходу знакомый «кадиллак». Мы за зданием, подумал Иг, неподалеку от тропы Ивела Нивела. Его язык тяжело поворачивался во рту, угорь, плавающий в крови. Кончик языка нащупал пустое место, где прежде были зубы.
Если уж пытаться использовать рога, нужно делать это сейчас же, прежде чем Ли успеет сделать то, зачем пришел. Однако когда Иг открыл рот, чтобы заговорить, он ощутил черный сокрушительный удар боли, и сил его хватило только на то, чтобы не закричать. Его челюсть была сломана — возможно, даже раздроблена. С его губ стекала кровавая пена, и он издал невнятный болезненный звук.
Они остановились на верху бетонной лестницы; Ли дышал тяжело, с присвистом.
— Господи, Иг, — сказал он, — ты совсем не выглядишь таким тяжелым. У меня нет сил для таких упражнений.
И спустил Ига со ступенек. Иг ударился сперва плечом, а потом лицом, и это было словно его челюсть ломается снова, и он не может этому помешать, и на этот раз он все-таки закричал, негромко, полузадушенно. Остальную часть пути до низа он уже прокатился колбаской и растянулся на земле, упершись в нее носом.
Когда Иг перестал катиться, он замер в полной неподвижности — не двигаться было очень важно, было самой важной в мире вещью, — ожидая, чтобы черная пульсация боли в его разбитом лице утихла, ну хотя бы немного. Кованые сапоги мерно проскребли по бетонным ступенькам и удалились, хрустя гравием. Дверь машины открылась. Дверь машины захлопнулась. Снова заскрипел гравий под сапогами. Затем Иг услышал жестяное дребезжание и какой-то плещущий звук, смысл которого был для него непонятен.
— А я ведь знал, Иг, что найду тебя здесь. Ну никак ты не мог сюда не лезть.
Иг с трудом поднял голову и посмотрел. Ли сидел рядом с ним на корточках — в темных джинсах и белой рубашке, из закатанных рукавов выглядывали его сильные худые предплечья. Лицо у Ли было спокойное, почти доброжелательное; он рассеянно теребил крестик, примостившийся у него на груди в завитках золотистых волос.
— Я знал, что найду тебя здесь, уже с того момента, как пару часов назад мне позвонила Гленна. — В уголках его рта мелькнула мимолетная улыбка. — Она вернулась домой и застала в своей квартире полный разгром: телевизор вдребезги, все везде разбросано. Она сразу же мне позвонила, Иг, она плакала. Она чувствует себя совершенно ужасно. Думает, ты как-то узнал про наше — как это называется прилично? — наше свидание на парковке и ты теперь ее за это ненавидишь. Она боится, что ты можешь что-нибудь с собой сделать. Я сказал ей, что скорее уж боюсь, не сделал бы ты что-нибудь с ней, и что ей стоило бы провести эту ночь в моем обществе. Ты мне не поверишь, но она отвергла это предложение. Она сказала, что ничуть тебя не боится и что ей нужно с тобой поговорить, прежде чем между мной и ею будет что-нибудь еще. Старая добрая Гленна. Ты знаешь, она ведь очень мила. Ну разве что слишком отчаянная. И все время чувствует себя неуверенно. Довольно блядовитая. Второе по ненужности человеческое существо, какое я только встречал. Первое, конечно же, ты.