Во мраке медленно открылся красный кошачий глаз. Колонки по бокам стереосистемы ожили, в них басовито загудел пустой эфир. Сердце Джуда сжалось как в тисках, до дурноты.
«Дыши, – говорил он себе. – Продолжай двигаться. Он попытается остановить тебя, чтобы ты не вышел из дома».
Безостановочный, надрывный собачий лай раздавался уже недалеко.
Стереосистема включилась, и должно было заработать радио. Но оно молчало. Пальцы Джуда скользнули по стене, нашли дверной косяк, и он уже схватился левой рукой за ручку двери. Воображаемая игла медленно повернулась в ране, разжигая холодное пламя боли.
Джуд дернул ручку, толкнул дверь от себя. Во тьме образовался вертикальный разрез: прожекторы на капоте пикапа мертвеца по-прежнему заливали двор белым сиянием.
– Думаешь, теперь ты лучше всех, раз научился играть на чертовой гитаре, да? – спросил отец Джуда из дальнего угла офиса.
Это заговорило стерео, громко и гулко.
Тут же на Джуда из колонок обрушились и другие звуки: учащенное дыхание, шарканье обуви, тяжелый удар об стол, – звуки, сопутствующие молчаливой отчаянной схватке, борьбе двух человек. По радио передавали пьесу. Эту пьесу Джуд знал наизусть. Он сам играл в ней.
Джуд остановился в полуоткрытой двери, не в силах выйти на улицу, приклеенный к месту звуками из стереосистемы.
– Думаешь, ты станешь лучше меня? – произнес Мартин Ковзински; в его голосе одновременно звучали удивление и ненависть. – А ну иди сюда.
Затем раздался голос Джуда. Нет, не Джуда… он тогда еще не был Джудом. Это был голос Джастина: более высокий, иногда срывающийся на басок, но пока не имевший той полноты звучания, которая придет с возрастом.
– Мама! Мама, помоги мне!
Мама ничего не ответила, но Джуд помнил, что она тогда сделала. Она встала из-за кухонного стола, ушла в комнату, где обычно занималась шитьем, и закрыла за собой дверь, не смея взглянуть ни на мужа, ни на сына. Джуд и его мать никогда не помогали друг другу. Даже в крайних ситуациях они не смели прийти друг другу на выручку.
– Я сказал, подойди сюда, – повторил Мартин. Звук удара о стол. Звук падающего стула. Потом снова вскрикнул Джастин – неровным от страха голосом:
– Только не руку! Папа, только не руку!
– Я тебе покажу, – сказал его отец.
И затем – резкий плотный стук. Это с силой захлопнули дверь, и Джастин-мальчик по радио завопил безостановочно. Его вопль выбросил Джуда в ночной воздух.
Он промахнулся мимо ступени и повалился на колени в мерзлый грунт. Поднялся, пробежал два шага, снова споткнулся и упал на четвереньки перед пикапом. Его глаза оказались на уровне переднего бампера, увешанного отбойниками и прожекторами.
Иногда фасад дома или передняя часть машины бывают похожи на человеческое лицо. Так и было с «шевроле» Крэддока. Прожекторы – два ярких, слепых, немигающих глаза умалишенного. Хромированный бампер – серебристая гримаса. Джуд был почти готов к тому, что пикап бросится на него, проворачивая в щебенке колеса, но этого не произошло.
Бон и Ангус прыгали на переднюю стенку своего загона, ни на миг не прекращая лай – глубокий горловой рык страха и ярости, вечный, примитивный язык собак: «Видишь мои зубы? Не подходи, а то узнаешь их поближе. Не подходи, я сильнее тебя». Джуд сначала думал, что они лают на грузовик, но Ангус смотрел куда-то в сторону. Джуд проследил направление собачьего взгляда – назад, за спину хозяина: в дверях кабинета Дэнни стоял Крэддок. Призрак приподнял черную шляпу в знак приветствия и аккуратно надел ее снова.
– Сынок. Ну-ка вернись обратно, сынок, – сказал мертвец.
Но Джуд старался не слушать его, изо всех сил сосредоточившись на лае собак. Их лай вывел его из гипнотического состояния в студии, и с того момента для Джуда жизненно важно было добраться до собак. Хотя он не смог бы объяснить никому, в том числе и себе, почему это так важно. Но когда он слышал голоса Ангуса и Бон, он вспоминал свой собственный голос.
Джуд поднялся, побежал, упал, опять поднялся, споткнулся о бордюр, со всего маху грохнулся на колени. Дальше он пополз по траве: у него больше не осталось сил держаться на ногах. Колотую рану в левой руке обжигало холодным воздухом.
Он оглянулся: Крэддок шел следом. Из его правой руки выпала золотая цепочка, и на ее конце раскачивалось лезвие – капля серебристого блеска, разрывающего ночь. Ее сияние зачаровывало Джуда. Он чувствовал, что его взгляд будто магнитом притягивается к бритве, а мысли вытекают из него, и тут же пополз прямо к внешней стенке собачьего загона, сделанной из металлической сетки. Джуд ударился о нее головой и упал на бок. С трудом перекатился на спину.
Он был у двери в загон. Ангус бросался на нее с другой стороны, выпучив в бешенстве глаза. Бон застыла чуть дальше и, не замолкая ни на миг, пронзительно лаяла. Мертвец зашагал к Джуду.
– Давай покатаемся, Джуд, – сказал призрак. – Прокатимся по ночной дороге.
В душе Джуда вновь возникла пустота. Он чувствовал, что опять поддается этому голосу, поддается серебряному лезвию, размеренно вперед-назад – режущему ночную тьму.
Ангус прыгнул на дверь с такой силой, что она отбросила его назад, и пес опрокинулся на бок. Удар собачьего тела о дверь вывел Джуда из транса.
Ангус
Ангус хотел выйти из загона. Он уже подскочил на лапы и лаял на покойника, царапая когтями по сетке загона.
И тогда Джуду пришла мысль – дикая, до конца не оформленная в слова. Он вспомнил, что вчера утром читал что-то в одной из оккультных книг. Что-то о животных-фамилиарах. Там, кажется, говорилось, что они могут общаться с мертвыми напрямую.
Призрак Крэддока стоял уже у самых ног Джуда. Впалое белое лицо покойника застыло в маске презрения. Черные подвижные загогулины скрывали его глаза.
– Слушай меня. Слушай звук моего голоса.
– Я уже достаточно тебя наслушался, – ответил Джуд. Он потянулся к дверце загона, нащупал щеколду и повернул ее. Секундой позже Ангус прыгнул на дверь, она с треском распахнулась, и пес бросился на покойника с низким сдавленным рыком, исходящим из самой глубины его мощной грудной клетки. Джуд никогда раньше не слышал такого грозного рычания. Бон вылетела следом, оскалив зубы и высунув язык.
Мертвец качнулся и торопливо отпрянул назад, явно растерявшись. Что затем последовало, Джуд так до конца и не понял. Ангус прыгнул на старика – но Джуду показалось, что Ангус был не одной собакой, а двумя. Первая была гибкой, крепкого сложения немецкой пастушьей овчаркой, как и всегда. Однако с этой овчаркой соединялось непроницаемое черное пятно в форме собаки, плоское и однородное, при этом ощутимо плотное – некая живая тень.
Материальное тело Ангуса перекрывало черную тень, но не полностью. Пес-тень выглядывал по краям, особенно в области пасти Ангуса. Этот второй черный Ангус атаковал покойника на мгновение раньше настоящего Ангуса, набросившись на Крэддока с левого бока, подальше от руки с золотой цепью и от висящей на ней серебристой бритвы. Мертвец злобно вскрикнул и стряхнул с себя Ангуса, резко ударил его локтем в морду. Но нет, не Ангуса он ударил, а другую, черную собаку, которая вскидывалась и опадала – как тень от пламени свечи.