– Вряд ли. Мне подобная музыка никогда не нравилась, даже в молодые годы. Толпа горилл прыгает по сцене, матерится и орет так, что смотреть больно. Вот если бы ты открывал концерт «Бэй-сити-роллерс», там я тебя могла бы видеть. А что?
Джуд вытер выступивший на лбу пот и вздохнул с облегчением, стараясь скрыть свои чувства.
– Я когда-то знал одну девушку по имени Алабама.
– Как вы умудрились так израниться? На вас обоих живого места нет.
– В Виргинии мы остановились в мотеле и пошли поесть в закусочную. Когда возвращались, нас чуть не сбила машина.
– Чуть? Выглядите вы так, как будто сбили вас по полной программе.
– Мы шли по туннелю под железной дорогой. А парень въехал на своем джипе прямо в стену. Головой разбил лобовое стекло.
– Ну и как он?
– Очухался, наверное.
– Он был пьян?
– Не знаю. Вряд ли.
– А что копы сказали?
– Мы не стали их дожидаться.
– Вы не стали… – начала Бэмми, но почему-то замолчала и выплеснула остатки лимонада в раковину, вытерла рукой рот. Она слегка поджала губы, заметил Джуд, словно лимонад оказался кисловат.
– Так вы торопитесь, – сказала Бэмми.
– Немного.
– Сынок, скажи мне прямо, во что вы вляпались?
Со стороны лестницы послышался голос Джорджи:
– Джуд, поднимайся ко мне. Полежим немного, может поспим. Бэмми, разбудишь нас через часок, ладно? Нам еще много сегодня рулить.
– Да не надо никуда сегодня ехать. Ты отлично знаешь, что вы можете переночевать у меня.
– Боюсь, это невозможно, – вставил Джуд.
– Ерунда. Уже почти пять часов. Куда бы вы ни ехали, приедете только к ночи.
– Ничего. Мы привыкли не спать по ночам.
Он отнес тарелку в раковину.
Бэмми прищурилась, глядя на него:
– Но не уедете же вы, не поужинав?
– Нет, мэм. Ни в коем случае. Спасибо, мэм. – Она кивнула.
– Приготовлю что-нибудь, пока вы отдыхаете. Ты с юга, я вижу. Откуда именно?
– Из Луизианы. Местечко называется Мурс-Корнер. Вряд ли вы о таком слышали. Там ничего интересного нет.
– Я знаю Мурс-Корнер. Моя сестра после свадьбы вместе с мужем уехала в Слиделл, а Мурс-Корнер совсем рядом. Говорят, там хорошие люди живут.
– Это не про нашу семью, – ответил Джуд и поднялся на второй этаж.
Вслед за ним по лестнице прошлепал Ангус.
Джорджия ждала его на площадке, в прохладном полумраке коридора. После купания она замотала волосы полотенцем, а вместо черной футболки и джинсов надела старую университетскую майку и свободные шорты. В руках она держала плоскую белую коробку, местами разорванную и склеенную коричневым скотчем, который тоже уже начал отходить.
В темном коридоре ее глаза блестели необыкновенно ярко, вспыхивали зеленоватыми искрами. Бледное худенькое лицо оживлялось странным нетерпением.
– Что это? – спросил Джуд, и она развернула коробку так, чтобы он увидел надпись на крышке:
«ОЙЯ. БРАТЬЯ ПАРКЕР. ГОВОРЯЩАЯ ДОСКА».
Проведя Джуда в свою спальню, Джорджия размотала с головы полотенце и бросила его на стул.
Это была маленькая комната со скошенным потолком. В ней едва хватало место для них двоих и для собак. Бон уже свернулась на узкой кровати, придвинутой к стене. Джорджия поцокала языком, похлопывая по подушке, и Ангус одним прыжком оказался возле своей сестры. Немного повозившись, он затих.
Джуд остановился сразу при входе – доска «Ойя» теперь была у него – и медленно оглядел комнату, где Джорджия провела большую часть своего детства. Он не ожидал увидеть столь целомудренную обстановку. Покрывалом служило самодельное стеганое одеяло с аппликацией в виде американского флага. Из плетеной корзинки в углу выглядывало целое стадо пыльных мягких игрушек единорогов различных оттенков бежевого.
В комнате стоял старинный орехового дерева комод с зеркалом, которое меняло наклон. Под раму зеркала были вставлены фотографии. Выгоревшие, с завернувшимися от старости уголками, они являли миру черноволосую девочку-подростка с угловатой мальчишеской фигуркой. На одном снимке она одета в форму «Малой лиги», которая ей явно велика. Из-под кепки забавно торчат уши. На другом она стоит среди подружек – все загорелые, плоскогрудые и немного стесняющиеся открытых купальников. На заднем плане видны пляж и пирс.
Единственный намек на сегодняшнюю Мэрибет нашелся на фотографии, сделанной во время выпускных экзаменов. На ней Джорджия одета в черный плащ и академическую шляпу с плоским верхом. Рядом с девушкой стоят ее родители: слева сухонькая женщина в цветастом платье, только что с прилавка дешевого универмага, а справа мужчина с неудачной прической, не скрывающей лысину, в дешевом спортивном пиджаке, с фигурой, напоминающей картофелину. Джорджия улыбается в камеру, но в припухших глазах проглядывают обида и непримиримость. В одной руке она держит диплом, а другую вскинула в приветственном жесте поклонников дьявола – выставив указательный палец и мизинец с черными ногтями. Так оно дальше и пошло.
В ящике письменного стола Джорджия нашла то, что искала, – коробку спичек. Она склонилась над подоконником, зажигая невысокие темные свечи. Сзади на ее шортах (теперь Джуд мог разглядеть) было напечатано слово «Команда». Ее попа была упругой и крепкой после пяти лет танцев.
– Какая команда? – спросил Джуд.
Она обернулась, озадаченно хмуря брови, потом увидела, куда он смотрит, скосила глаза вниз, на собственный зад, и хмыкнула.
– По гимнастике. Поэтому я и занялась танцами.
– Это там ты научилась бросать ножи?
Во время выступлений в клубах Джорджия пользовалась сценическим реквизитом, но отлично умела обращаться и с настоящими ножами. Однажды она с двадцати футов всадила в бревно финку, чтобы похвалиться перед Джудом, и острие вошло в древесину со смачным четким звуком, за которым последовал более тихий металлический звон – мелодичная музыка подрагивающей стали.
Джорджия смущенно пожала плечами и качнула головой:
– Не-а. Это Бэмми. Она хорошо умеет бросать. Например, шары в боулинге. Мячи. Она здорово подкручивает. Ей было уже пятьдесят с лишним, а ее все звали играть подающей в команду. Никто не мог принять ее подачу. Ее научил метать ножи отец, а меня она.
Все свечи были зажжены, и Джорджия, не раздвигая простые белые занавески, на несколько дюймов приоткрыла оба окна. Тотчас же занавесками заиграл ветерок, и в комнату брызнули бледные солнечные лучи. Затем ветер стих, и вместе с ним успокоились волны приглушенного света. Свечи горели неярко, но от них распространился приятный аромат, смешанный с прохладным и свежим травянистым запахом с улицы.