За время тех своих приключений он нашел лишь одного друга, местного священника отца Милсома, старика, много лет прожившего в Ист-Энде и считавшего Катона еще невинным ребенком. Катон был рад его отеческому вниманию к себе и вскоре поведал ему все о своем отце, и своей ссоре с ним, и надеждах, что с Божьей помощью они когда-нибудь придут к согласию. Отец Милсом не выразил особого оптимизма, но даже в его трезвом мнении Катон нашел для себя какую-то надежду. Иногда поздними вечерами он встречался с Бренданом и рассказывал о «делах». Брендан трудился в трущобах Манчестера, так что Катон ничем не мог его удивить. Он говорил с другом и духовником о своих открытиях и страхах. «Тем не менее в исповедальне имеешь такую власть!» — «Ты — не имеешь», — «Исповедь становится видом сговора», — «Разумеется, так оно и есть. Просто постарайся, чтобы после нее оставалась крупица неподдающейся правды». — «Они исповедуются и продолжают прежнее, на деле они для того и исповедуются, чтобы продолжать!» — «Кто может сказать, что заставляет их исповедоваться. Божья благодать распространяется на все и всех», — «Христос с этими людьми, Он в них, в самых жестоких, в самых отъявленных преступниках, но иногда Его невозможно увидеть в них», — «Просто ищи Его, старайся увидеть. Он ниспошлет тебе свет», — «Ты говорил, что я буду потрясен. Потрясает не безысходная нищета, потрясает порок. Мне казалось, что я уже видел его в себе, но я ошибался. И знаешь, отец Белл обычно говорил, что порок скучен, но нет, он заманчив», — «Он лишь кажется заманчивым. Место, где он предстает в истинном своем виде, нам недоступно».
Едва Катон начал понемногу привыкать к службе в этом районе, возникла новая идея. Орден арендовал дом в Паддингтоне, и священник, мало знакомый Катону, некий энтузиаст по имени Джеральд Дилман, пожелал учредить небольшую общину священников, которые бы жили там среди народа, его жизнью и даже трудясь вместе с ним. Катон был в восторге, когда Джеральд спросил, не желает ли он присоединиться к нему. Это было год назад; и «Миссия», как местные жители назвали их, начала работать. Изначально предполагалось, что там должны жить трое священников постоянно, а помогать им будет приходящая монахиня из обители «Пресвятого сердца». Третий священник, Реджи Пул, человек со странностями, присутствовал на начальной стадии, пока они делали ремонт и обустраивались в доме, но потом таинственным образом пропал, и позже выяснилось, что его послали в Японию. В «Пресвятом сердце» передумали посылать монахиню, возможно услышав что-то такое о Реджи. Джеральд и Катон вели дела Миссии без всякой системы, с энтузиазмом, но каждый руководствуясь собственной идеей. Больше того, Катон обнаружил, что ему очень трудно жить в столь тесной близости с братом во Христе, от которого толку было не слишком, зато болтал он без умолку. Однако, когда Миссия просуществовала некоторое время и, безусловно, укрепила свое положение, Джеральд тоже исчез из списка ее сотрудников после потасовки с одним из кающихся грешников: случай темный и приведший его со сломанной челюстью в больницу. В результате стало ясно, что предприятие необходимо спасать или закрывать. Приблизительно в это время районные власти очень кстати решили, что желательно снести всю улицу, так что проект можно было свернуть без ужасной стигмы неудачи.
Вообще говоря, Миссия, при всей своей беспримерной неэффективности, не была вовсе бессмысленной. «Они полюбят нас!» — кричал Джеральд. Катон же склонялся к тому, что на них не обратят внимания или будут издеваться. Но или благодаря необычности фигур Джеральда и Реджи, или потому, что Катон был более опытен, священники оказались очень популярны в округе. Огромная разница между тем, если ходишь отправлять службу в нищенский район и возвращаешься к себе, в чистую, уставленную книгами комнату, и если живешь среди бедняков. Теперь невозможно было бежать от людей. Миссия стала центром притяжения не только для католиков, но для всяческого люда, попавшего в беду, желавшего получить совет в делах духовных или мирских или шанс выклянчить что-нибудь или украсть. Не бог весть какие земные сокровища Миссии: кастрюли, столовые приборы, белье, одеяла, транзисторный приемник, даже книги стали пропадать в первые же два месяца. В первые дни они принципиально никогда не запирали дверь; потом все же стали запирать, просто чтобы уберечь самое необходимое, без чего не смогли бы жить. Катон, вынужденный быть в едином лице бюро консультации населения, стал экспертом по всякого рода практическим делам, касающимся дополнительных пособий, пособий на жилье, соглашений об аренде, покупок в рассрочку, судебным издержкам, страхованию, помогал заполнить налоговые декларации. Поначалу он был разочарован тем, что столь мало времени уделяет серьезным разговорам с людьми, чтобы узнать их. С большим удовольствием он нес бы слово о реальности Христа тем, кто погряз в нищете или находился на грани совершения преступлений. Позже он был слишком занят и слишком измучен, чтобы беспокоиться о подобных вещах или искать возможность для таких «важных разговоров». Он продолжал выслушивать исповеди, но теперь не испытывал той тревоги, в какой признавался Брендану. Он каждый день служил обедню, иногда почти в полном одиночестве, в боковом прицеле просторной местной церкви. Стал уделять больше времени, особенно после отстранения Джеральда, атеистам, социальным работникам, нежели собратьям католикам или «благочестивым» прихожанам.
Весь этот год Катон чувствовал, как в нем происходят перемены. Как если бы он был растением, развивающимся, но не способным осознать, что означают эти ежедневные изменения в его форме и тканях. Начал чувствовать себя более независимым, более индивидуалистом и не столь по-детски наивным в том, что касается церкви. Пристрастился постоянно носить сутану, что необычно для католического священника, и говорил Брендану в свою защиту, что если Реджи Пул мог одеваться как хиппи, то он, по крайней мере, может щеголять в черной рясе, коли ему нравится. Итак, он чувствовал себя независимым, но одиноким в толпе своих клиентов. «Тебе будет не хватать нас», — сказал Брендан. И оказался прав. Впервые с тех пор, как он присоединился к семье ордена, Катон был предоставлен самому себе. Конечно, еще какое-то время с ним был Джеральд, но легкое охлаждение между ними усугубляло его одиночество. Он много думал об отце и жаждал исцеления той раны, думал и о сестре и жаждал иметь возможность видеть ее чаще. Местный приходский священник, отец Фома, избегал его общества, поскольку с самого начала воспринимал Миссию как авантюру, а ее деятельность — как посягательство на свою территорию. Белый священник и монашествующий, видимо, вечные соперники, поскольку первый считает второго скорее декоративным, нежели приносящим практическую пользу, тогда как монашествующий не может не испытывать чувства превосходства, будучи «более посвященным». Широкий практик и специалист — кровные враги. Отец Фома видел в Катоне, Джеральде, Реджи и в других членах их ордена испорченных, праздных, сверхобразованных пустозвонов, в отпуск вечно ездящих в заграничные монастыри, вечно появляющихся там, где основная работа уже проделана, попивающих шерри и щеголяющих своим знанием латинского и греческого и всяких теологических тонкостей. Катон же находил отца Фому очень скучным в разговоре и возмущался его предположением, что он, Катон, поверхностный любитель. Конечно, Катон и отец Фома, будучи благочинными и праведными духовными лицами, сознавали, что в них говорит предубеждение. Но это не мешало им тихо враждовать.