Почему я так люблю его, удивлялся Генри, почему чувствую себя им, когда он так не похож на меня и я не знаю, как судить о нем. Макс целиком эротичен, впрочем, все искусство эротично, только обычно прячет это. Макс никогда не опускался до такого. Свечи и зубатка — счастливый старина Макс: чистое видение плюс чистый эгоизм, предметное совершенное счастье. Боги создали пространство, пугающее пространство, чтобы он прожил жизнь сопротивляясь, не умер, и которое простерлось, такое загадочное, пустое и синее, позади лодочника в маске и короля-рыбака. Каким он был в известном смысле нервным, безумным, погруженным в себя художником, каким плодовитым творцом густого и причудливого символизма — и все же каким счастливым, даже сцены мучений лучатся непостижимой радостью. А все его мужественные автопортреты! Рембрандт-Бекман — вот что это был за человек. Гедонист, узник, акробат, клоун. Он был так удивительно доволен собой. О боже, боже, боже! Если бы только уметь рисовать. Ощущение радости пропало так же внезапно, как возникло, и Генри тревожно задумался о себе.
Он больше не взглянул на Тициана и, ничего не видя перед собой, выбежал из галереи на яркий свет Трафальгарской площади. Сияло солнце, и вокруг полно было голубей. Редкие золотисто-белые облачка медленно плыли в сторону Уайтхолла, а стрелки Бит-Бена, высящегося прямо впереди, показывали одиннадцать часов. Генри сбежал по ступенькам и окликнул такси. Он намеревался осмотреть тайную квартиру Сэнди. Он, разумеется, ничего не сказал о ней Герде и Люцию и, задав несколько туманных вопросов, убедился, что они не ведают о лондонском убежище Сэнди. Равно и Мерримену ничего не было о нем известно. Генри почувствовал легкое злорадство при мысли, что проникнет в тайную жизнь Сэнди, хотя, по правде сказать, не ожидал обнаружить что-нибудь особенное. Это был интерес фартового карманника, надежда на добычу. Конечно, Сэнди был обыватель до мозга костей, и вряд ли там окажутся ценные objets d'art. Больше всего Генри опасался разочарования от банальности находок.
Такси остановилось на небольшой улочке в кенсинг-тонском конце Найтсбриджа, которая на коротком своем протяжении быстро переходила от безвкусицы к шику. Тут было несколько магазинов, по большей части торговавших антиквариатом; одноквартирные дома были выкрашены в разные цвета. Генри расплатился и вышел. Он слегка оторопел, когда номер, второпях списанный им с договора Сэнди, указал на большой уродливый многоквартирный дом в конце улицы, построенный, видимо, на месте разбомбленного Гитлером. Парадная дверь была нараспашку. Генри, нервничая и чувствуя себя виноватым, ступил в вестибюль. Дом представлял собой сущий муравейник. Как он поймет, какая из массы квартирок принадлежала Сэнди, если не удосужился записать ее номер? Взгляд его неожиданно упал на белое пятно — деревянная табличка со списком имен. КВАРТИРА 11, А. МАРШАЛ СОН. Каким странным, каким трогательно потерянным и ничтожным выглядело здесь, в центре Лондона, это имя, бесхозное и заброшенное. Генри двинулся к лифту.
Квартира располагалась на четвертом этаже. Дверь лифта автоматически открылась в устланный ковром коридор без окон, освещаемый электричеством. Генри нащупал в кармане связку ключей, и сердце его болезненно забилось. Он подошел к двери с номером 11 и, оглянувшись в оба конца коридора, начал подбирать ключ неожиданно затрясшейся рукой. Третий ключ подошел, дверь распахнулась, слегка задевая ковер внутри, и гробовая тишина вышла встречать Генри. Он скользнул внутрь и бесшумно закрыл дверь. Он стоял в крохотной прихожей с несколькими дверями. Быстро, пока не охватила паника, он схватился за ручку ближайшей. Явно гостиная. Он бросилен открывать остальные двери. Гостиная, две спальни, кухня и ванная. Тишина. Он вернулся в гостиную и выглянул в окно. Вид на антикварные магазины, какие-то крыши, одно-два дерева и, подальше, грибовидный купол «Хэрродза» [31] . Он тихо стоял, успокаиваясь и оглядывая комнату.
Квартирка была небольшая и тесная. На полу желтоватый ковер, продолжавшийся из коридора. Темный громадный платяной шкаф и большой квадратный письменный стол оставляли минимум столь же темного пространства, в котором невозможно было разместить что-либо и более скромных размеров. Через гостиную по диагонали протянулся длинный новехонький диван, на одной ножке которого еще болтался ценник. Остальная мебель была потертая и выглядела так, будто ее собрали по комнатам прислуги в Холле. Среди прочего два шатких бамбуковых столика с пепельницами толстого зеленого стекла. Несколько лакированных книжных полок, пустых, если не считать пары триллеров и книжки о гоночных скутерах. Все это было покосившимся, продавленным и низким. Генри поймал себя на том, что инстинктивно шарахается, уклоняется от острых углов. Атмосфера в квартире с ее спертым от застарелого табачного запаха и сладковатого аромата, происхождения которого Генри не мог определить, воздухом была скорее гнетущей, раздражающей, нежели зловеще-мрачной. Были здесь и кое-какие отдельные приятные вещицы: расшитая скамеечка для ног, пара слоников из мыльного камня, акварель с изображением Холла, одна из серии, висевших в Лэкслиндене. А еще китайский лев с комичной мордой, которого Генри узнал по давним воспоминаниям. Отвернувшись от этих призраков прошлого, он поспешно обшарил ящики стола, обнаружив только театральные программки, меню клубною обеда, брошюрки о моторках — ничего интересного. Большинство ящиков были пустые. Что он ожидал найти, в конце концов? В квартире было чисто. Постели убраны. Сдерживая волнение, Генри ходил по комнатам. Что его крайне изумляло, так это неосновательность, чуть ли не мальчишество во всем этом. Против чего вел Сэнди это обреченное сражение? Ему, конечно же, этого никогда не узнать.
Неожиданно не выдержав, Генри побежал на кухню в поисках спиртного. В одном шкафчике нашел бутылку виски, в другом стакан. Машинально открыл холодильник, ища лед. Пытаясь вытащить лоток для льда, он обратил внимание на продукты: помидоры, кресс-салат, бутылку молока. Понюхал молоко. Свежее. Отметил это про себя. Бросил несколько кубиков льда в стакан. Закрыл холодильник. Заметил сложенную газету на кухонном столе. Взял ее и скользнул взглядом по дате. Вчерашняя. Трясущейся рукой налил виски в стакан со льдом и вернулся в гостиную.
Первой мыслью было, что Сэнди вовсе не умер, а тайно живет в Лондоне. Но это было безумием. Потом он подумал, что Сэнди, верно, продал квартиру. Но если продал, разве документы не должны переписать на покупателя? Смешанное чувство вины и страха лишило Генри способности соображать. Это не пустая брошенная квартира, а чья-то. Теперь это было очевидно. Ему показалось, что он слышит, как тикают часы. Нужно немедленно уходить. Он одним глотком допил виски и схватил шляпу. И в этот момент послышался тихий шум, щелчок ключа в замке, шелест открывающейся двери по ковру.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Генри стоял ни жив ни мертв, ожидая чего-то невыразимого и жуткого. Он не мог ни двинуться, ни выдавить слова. Наружная дверь закрылась. Затем раздался вздох. Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась женщина. Увидев Генри, она тихо вскрикнула.
Мгновение никто из них не двигался. Генри как окаменел со шляпой в руке. Женщина, в пальто и шляпке, держала руки у горла, всем своим видом выражая ужас. Генри, чтобы заглушить эхо ее крика и испытывая огромное облегчение оттого, что перед ним не брат, сделал усилие и заговорил: