Добравшись до комнаты, Катон сперва увидел странную вертикальную пятнистую серую полосу и не сразу понял, что это стена, видимая в полуоткрытую дверь. Свет свечи ослепил его. Он едва не упал, увидев перед собой что-то вроде пульсирующего розового шара, в котором боролись, извиваясь, два тела. Катон разглядел лицо Колетты, залитое кровью, ее рот, раскрытый в крике. Услышал чей-то вопль — свой вопль. Увидел человека с ножом. После он не мог сказать, узнал ли его в тот момент. Со всей силы он обрушил толстый конец трубы на затылок Джо. И рухнул на пол.
―
— Между прочим, я нашел те эскизы Лэндсира [65] ,— сказал Генри. — Они были в сундуке, что стоит в галерее. Я положил их в папку, в которой хранятся рисунки Орпена [66] .
— Замечательно, — сказала Герда и поставила галочку в своем списке.
В окна бального зала, где за столом сидели Генри и его мать, било солнце. Зал был заполнен аккуратно рассортированными вещами: картинами, составленными к стене, свернутыми коврами, предметами мебели, обеденными сервизами и множеством малых objets d'art.
— Нэцкэ в той коробке.
— Ты каждую завернул отдельно?
— Да. Хочешь оставить какую-нибудь себе, мама?
— Нет, спасибо, Генри. Почти все уже пронумеровано. Списки готовы?
— Да, в трех экземплярах.
— Лучше передай их мне.
— У тебя изумительная деловая хватка, мама.
— Фургон от «Сотбис» придет во вторник, все остальное останется здесь для местного аукциона. Весь садовый инструмент — в гараже. Ты будешь здесь завтра утром? Снова придут люди от аукциониста.
— Да, знаю. Они до сих пор не распечатали брошюру о продаже дома. Не хочешь ли еще чего из этого, мама? Да, у тебя достаточно мебели, но как насчет мелких вещей, вот тех очень милых зверюшек из мейссенского фарфора и того хрусталя?..
— У меня будет не так уж много места, и, потом, думаю, мне приличествует жить скромнее. В этом доме у нас всегда было слишком много всего. В конце концов, Роды, чтобы стирать пыль, у меня не будет.
— Ах, да… Рода… значит, она не?..
— Она поступила на службу к дочери миссис Фонтенэй, ну, ты знаешь, в…
— Ты имеешь в виду… она уже уехала?
— Да.
— Я собирался подарить ей что-нибудь.
— Еще не поздно это сделать.
— А кто готовил вчера обед?
— Я.
— Рад, что в конце концов ты решила переехать в Диммерстоун. Хочешь забрать с собой какие-то растения из сада? Беллами наверняка…
— Нет, предпочитаю начать на голом месте. Мне так интересней.
— Когда намереваешься переезжать? Я договорюсь насчет фургона.
— Не беспокойся, Джайлс перевезет на своем грузовике, а его рабочие придут и помогут.
— Джайлс? А, ты имеешь в виду Гослинга.
Генри встал и лениво подошел к большому арочному окну, выходящему на юг. Прямо напротив над узкой долиной плыл черный гранитный обелиск, над которым в синем небе бежали золотые облачка. Порывистый ветер раскачивал деревья в леске за обелиском, а еще дальше волновались зеленые травы лугов. Две маленькие фигурки, как на картине Клода [67] , двигались по сияющей траве вдоль белого мерцания ручья: Люций и Стефани. Ослепленный светом, Генри вернулся к матери, задев по дороге и свалив на пол картины Котмана [68] .
— Черт!
— Хорошо бы тебе сходить в Пеннвуд, навестить Колетту…
— Нет времени, — отмахнулся Генри.
— Необязательно оставаться у них долго. Сходил бы просто из вежливости.
— У Колетты все хорошо?
— Разумеется. Если не считать шрама, который останется на всю жизнь.
— Ну, вряд ли это может иметь большое значение.
— Для молодой девушки может. Да и пережить насилие не слишком-то приятно.
— Ее не изнасиловали.
— Все равно для нее это было потрясением.
— Согласен. Ты не представляешь, как было ужасно той ночью: стоять в том жутком месте, в темноте и прислушиваться, а потом никто не появился, и полиция сказала…
— Полагаю, Катона тоже следует навестить.
— Он в Лондоне. Как бы то ни было, сомневаюсь, что он захочет видеть меня. Я бы на его месте не захотел.
— Ты знаешь, что тот гнусный парень умер?
— Да.
— Кто тебе сказал?
— Люций. А тебе кто?
— Джон Форбс. Полагаю, он сказал и Люцию. Генри…
— Что?
— Пожалуйста, уделяй Стефани немножко больше внимания.
— Мама, оставь Стефани в покое.
— Я ее и не трогаю. Просто я думаю, тебе нужно быть добрее к ней.
— Нет у меня на нее времени.
— Похоже, у тебя ни на кого нет времени.
— Я добр к ней. Со стороны не всегда видно, насколько я добр. Стефани знает, что я беспокоюсь о ней, с ней все в порядке, она крепче, чем ты думаешь. Ты не представляешь, в каком напряжении я нахожусь, внешне это незаметно. Та кошмарная ночь в темноте, а полиция сказала…
— Я считаю, тебе следует сходить в Пеннвуд.
Генри смотрел на мать — крупную, спокойную и нарочито ласковую, внешне такую, какой он часто видел ее в прошлом. Этот ее образ уходил перед ним все дальше, как отражения в зеркалах, находящихся друг против друга. Его мать, холодная, несокрушимая, всегда уверенная в своей правоте. Сейчас Герда была в куртке и сине-черной твидовой юбке, густые темные, тщательно расчесанные волосы распущены по плечам, крупное лицо бледно и гладко, губы слегка надуты в старании сохранять спокойствие, что придавало ее лицу самодовольное выражение.
Герда смотрела на сына — такого худого и напряженного, одна нога заплетена за другую, одно плечо поднято до подбородка, губы неприязненно кривятся, вокруг горящих темных глаз морщинки недоверия, вьющиеся волосы, взъерошенные усталым и раздраженным жестом, спадают на лоб.