– Наташку Пономареву помню, – согласилась Клавдия Васильевна. – Значит, ей назло? Вот тебе и на. А наш-то небось ничего и не понял.
– Да наверняка.
Из легких Глеба будто выкачали весь воздух. И это его собственные мать и бабка?! Да как они могут ТАК говорить о Дане?! О волшебной, милой, ласковой Дане, с которой он собирается связать навеки свою судьбу?
Экзекуторши между тем продолжали виртуальную казнь.
– Знаете, я в ее присутствии всегда чувствую себя неуютно. Она сразу дает понять, что она вся такая из себя воспитанная, вся такая из высшего общества… Короче, само совершенство.
– А мы вроде как второй сорт, – поддержала ее Клавдия Васильевна.
– Бедный мой мальчик… Детство я сама ему испортила, а теперь эта девица испоганит лучшие годы его жизни.
Глеб чувствовал себя так, словно побывал в кресле у дантиста, который сделал ему обезболивающий укольчик, и по какой-то странной случайности укольчик заморозил его целиком. Он не ощущал ни рук, ни ног и сомневался, что сможет ворочать языком. Однако стоять на месте больше не было никаких сил.
Он на цыпочках вернулся к двери, открыл ее и захлопнул с таким ожесточением, что едва не развалил дом. И тотчас крикнул:
– Мама! Мам, ты дома? – Собственный голос показался ему жалким.
До него донеслись сдавленные восклицания, потом послышался звук отодвигаемых стульев, и мать с бабушкой воздвиглись перед ним с лицами, на которых было написано откровенное изумление.
– Привет, Глебка! – воскликнула мать, раскрывая объятия. – Я тебя только к вечеру ждала!
– Я начальник, – ответил Глеб, переводя взгляд с одной заговорщицы на другую. – Могу уходить, когда захочу.
– А мы тут вот… чай пьем!
– Надо же! То-то я удивился, что это вдруг бабушка к тебе в гости пришла? А оказывается, на чай! Раньше-то она, мне кажется, не особо тебя визитами радовала…
– Ну как же? – вступила в бой Клавдия Васильевна, пожевав губами. – У нас, между прочим, кое-что общее имеется. Внук и сын жениться собрался. Нужно же это обсудить.
– А по-моему, обсуждать нечего, – с вызовом заявил Глеб. – Дана входит в нашу семью, и это достойнейшая девушка.
– Ты выбрал настоящую красавицу! – от души похвалила мать.
– Да! Такая рослая, такая… ух! – подхватила Клавдия Васильевна. – Волосы у нее потрясающие. И зубы очень хорошие.
Глеб с подозрением посмотрел на бабушку. Та стояла с невинным видом, сложив руки на животе.
– Глебка, да ты проходи, проходи! – спохватилась мать. – Что же мы в коридоре стоим? Ты голодный? У меня есть фаршированный перец.
Они потащили его на кухню, усадили на стул и в четыре руки принялись за ним ухаживать. Глеб сидел и кипел, как тот чайник, с которого убрали свисток, но забыли снять с огня. Обалденные запахи пробудили в нем зверский аппетит, но чувство справедливости не позволяло наброситься на еду.
– Так что вы тут обсуждали? – спросил он, отхлебнув компот из сухофруктов, который так любил в детстве.
Женщины переглянулись, словно спрашивали друг друга, успел ли Глеб что-нибудь услышать. И если успел, как теперь выкручиваться.
– Хм. Мы говорили о том, что у тебя скоро день рождения.
– Я уже сто раз повторял: не хочу его отмечать. Так что и говорить не о чем. Ну, а еще?
– Знаешь, Глебка, мы за тебя здорово переживаем, – сказала мать. – Нам очень важно знать, что ты влюбился без памяти и именно поэтому женишься. А не потому, что запланировал жениться в тридцать лет и просто выбрал самую достойную кандидатуру…
Она твердо посмотрела ему в глаза, и Глеб вдруг почувствовал такое сильное желание увильнуть от разговора, что даже удивился. Странно. Он ведь совершенно уверен в Дане, в том, что из них двоих получится – уже получилась! – идеальная пара. Почему же тогда трогать эту тему, все равно что нажимать на больной зуб?
– Я вот все думаю, – продолжила Клавдия Васильевна, подлив ему компот, – как это вы с Даной легко спелись? Все у вас просто да ясно. А ведь любовь – это смертная мука.
– Цитируешь какого-нибудь Шекспира?
– Какого-нибудь! Великий человек наверняка перевернулся в гробу, – проворчала бабушка.
Тридцать лет она преподавала в школе литературу и до сих пор время от времени впадала в учительский пафос.
– Ну а почему должно получаться нелегко? – вознегодовал Глеб.
– Когда влюбляешься по-настоящему, кровь твоя меняет электрический заряд, – ответила Клавдия Васильевна и, усевшись напротив внука, в упор посмотрела на него: – И ты искришь, как оголенный провод.
– Когда я узнала, что ты женишься, знаешь, о чем вспомнила? – встряла мать. – О том, что, когда вы с Даной начали встречаться, я долго-долго ни о чем не догадывалась. Месяца два ты крутил роман и по-хорошему должен был вести себя как помешанный.
– А я, значит, не искрил, – с горькой иронией заметил Глеб, – и поэтому нашей с Даной любви вы вынесли приговор.
– Ну, разубеди нас! – воскликнула мать.
– Докажи, что Дана не шла у тебя из головы после первой же встречи, – приказала Клавдия Васильевна.
«Не шла из головы после первой же встречи». Назойливый колокольчик звякнул раз, другой, и Глеб мгновенно вспомнил Агату. Ее невозможное красное платье, гневные глаза и губы, накрашенные ядовитой помадой. Даже хорошо, что она шарахнула его папкой по голове, иначе он глазел бы на нее как идиот. Он вспомнил, что говорил что-то такое обидное про Кареткину, кажется, даже передразнивал ее… Нечто из ряда вон выходящее. Что на него тогда нашло?
Мать и бабка, заметив, как изменилось лицо Глеба, снова переглянулись. До его прихода они были убеждены, что мальчика надо спасать, а сейчас вдруг одновременно засомневались в этом.
– Честно говоря, я не помню, шла или не шла Дана у меня из головы, – рассеянно ответил Глеб, поглядев на бабушку. – Мы познакомились на каком-то вечере… Наверное, не шла, раз мы стали встречаться. Слушайте, хватит разговоров. Если я хочу жениться на женщине, я делаю предложение. Не хотел бы – не сделал.
– Ладно, ладно, – поспешно согласилась мать. – Раз ты совершенно уверен…
– До свадьбы еще целый месяц. Надеюсь, вы не превратите этот месяц в душераздирающий бабский сериал? – У Глеба непонятно почему поднялось настроение.
Хотя это было странно после всего того, что он недавно услышал о своей невесте. Да ладно, бог с ними… В конце концов женщины всегда все драматизируют, им по штату положено.
Глеб съел четыре фаршированных перца, выпил через край тарелки сметанный соус, вытряхнул из стакана с остатками компота изюм и заявил, что ему пора бежать. Женщины немного покудахтали, но возражать не стали. Клавдия Васильевна крепко обняла внука, надела фартук и принялась мыть чашки. Мать отправилась провожать Глеба.