– Нэ зарэзала баба Свистка. Никто его нэ зарэзал. Свисток другого чэлавэка замочил, лицо ему разбил, свои документы в карман подсунул. Менты документы нашли, написали – Свисток. Ты думал – Свисток на тот свэт, я думал – Свисток на тот свэт, а Свисток сидит и смэется! Надо мной смэется, над тобой смэется, думает, он такой умный, всех перэхитрил!
– Ты это точно знаешь? От кого?
– От той бабы! – ответил Ахмет. – Свисток и ее хотэл подставить, ментам сдать, да она сбэжала!
– Ну, если так, – лицо Касыма исказилось от злобы, – если так, я этого козла из-под земли достану!
– Зачэм из-под зэмли? – кавказец понизил голос. – Нэ надо его из-под зэмли доставать, надо его под зэмлю прятать! Ты, Касым, мэня послюшай, я тэбе скажу, как Свистка поймать!
– Касым, не слушай ты этого чечена! – проговорил приземистый мужчина с узкими раскосыми глазами на широком плоском лице. Он стоял, прислонившись к стене, и лениво перекатывал в руке каменные шарики, – не слушай чечена, я ему не верю!
– Я не чечен! – Ахмет вскочил и попытался дотянуться до узкоглазого, но двое людей Касыма перехватили его и усадили обратно. – Зачэм говоришь, что я чечен! Я мегрел!
– Сиди, не рыпайся! – прикрикнул на него Касым.
– Зачэм он говорит, что я чечен! – горячился Ахмет. – Я чеченов нэнавижу, чечены – они как звери… а я мегрел!
– А мне плевать, что чечен, что мегрел, – отмахнулся Касым, – ты лучше по делу говори, как Свистка заловить можно.
– Свисток у тэбя дурь увел, много дури, – начал кавказец.
– А ты откуда знаешь? – проговорил узкоглазый человек.
– Э, вэсь город знает! – усмехнулся Ахмет. – Слухи ходят!
– Допустим, – мрачно произнес Касым, – говори дальше.
– Он эту дурь покупателю еще нэ отдал.
– А это что – тоже весь город знает?
– Зачэм весь город? Я знаю, от вэрного человэка, теперь еще ты знаешь.
– Допустим, – Касым еще больше помрачнел.
– Я тэбе скажу, когда он будэт дурь отдавать, ты дурь заберешь, Свистка, мэрзавца, под зэмлю спрячешь!
– Не слушай чечена, Касым! – повторил узкоглазый. – Я ему не верю, он нас в ловушку заманит!
Ахмет снова подскочил и истерично выкрикнул:
– Зачэм он меня чеченом зовет? Я мегрел!
– Угомонись, мегрел! – повысил голос Касым. – Лучше скажи сразу, когда и где передача!
– Говори, чечен! – прошипел узкоглазый. – Сам не скажешь – я тебя заставлю, у меня не такие говорили!
– Я сам к вам пришел! – выкрикнул Ахмет. – Мэня Свисток тоже кинул! Я сэйчас нэ знаю, когда пэредача, как узнаю – сразу скажу…
– Угомонись, Зейтин! – прикрикнул Касым на узкоглазого. – Не зли человека! Человек к нам по доброй воле пришел!
Зейтин скрипнул зубами, но замолчал.
– Ладно, мегрел, – проговорил Касым после минутного раздумья, – ты мне важное рассказал, я тебя послушал. Какой твой интерес в этом деле? Хочешь свой процент получить?
– Нэ хочу процент! Нэ надо процент! – Ахмет сверкнул глазами. – Хочу видеть, как ты эту собаку, Свистка, в зэмлю положишь!
– Будь по-твоему! – кивнул Касым. – Отдайте ему вещи.
Ахмета вытолкнули из комнаты, отдали ему нож и пистолет.
Как только он вышел, Касым повернулся к Зейтину и приказал:
– Иди за ним, проследи, узнай, кто он и откуда!
Узкоглазый человек молча кивнул и отправился вслед за кавказцем.
Ахмет вышел из кофейни и развалистой походкой двинулся по Разъезжей. Следом за ним, как тень, скользил Зейтин. На углу Лиговского кавказец огляделся, свернул направо и прибавил шагу. Узкоглазый человек нырнул в тень и крадучись направился за ним. Ахмет прошел несколько кварталов и свернул в темную подворотню. Зейтин переждал несколько секунд и двинулся следом.
Войдя в неосвещенный двор, он огляделся.
Впереди темнело несколько гаражей, за ними виднелись две арки, уходящие в разные проходные дворы. Зейтин внимательно вгляделся в темноту и даже принюхался к отвратительным запахам городских трущоб.
Зейтин был прекрасным следопытом, он мог преследовать цель долгие часы, как степной волк, нисколько не уставая и не сбиваясь со следа, но его стихией была бескрайняя степь, ее колеблющиеся под свежим ветром травы, запах ковыля и полыни. Город он не любил, не понимал и побаивался его. Здесь он не полагался полностью на свое орлиное зрение, на свой острый слух и звериное чутье. Ему показалось, что темная фигура мелькнула в правой арке, и Зейтин, пригнувшись, бросился направо. Огибая гаражи, он увидел старого бомжа, который сидел на пустом ящике из-под пива и пил какую-то мутную дрянь из грязной бутылки. Зейтин сплюнул, обогнул бомжа и проскользнул в арку.
Второй двор был сквозным, он выходил на соседнюю улицу. Сын степей прибавил шагу, пересек темное пространство и вышел наружу.
Кавказец пропал. Зейтин вертел головой, но того и след простыл.
Зейтин длинно выругался на своем языке. Он добежал до угла, заглянул за него, но и там никого не было.
Впервые за многие годы Зейтин упустил добычу.
Как только узкоглазый человек, брезгливо поморщившись, пробежал мимо бомжа, тот поднялся, сбросил грязный плащ, рваную шерстяную шапочку и превратился в «мегрела Ахмета». Но на этом превращения не закончились. Ахмет отклеил полоску усов, снял черный парик и превратился в самого обычного мужчину лет тридцати пяти, с приятной, но не запоминающейся наружностью. Сложив в узел ненужные вещи, он забросил их в мусорный бак и быстрой походкой вернулся на Лиговский проспект. Там он подошел к синему «Фольксвагену».
Водитель открыл ему дверцу и осведомился:
– Ну что, Маркиз, все в порядке?
– Конечно, – кивнул Леня, устраиваясь на переднем сиденье, – только давай, Ухо, гони отсюда побыстрее, а то этот сын степей очень уж наблюдательный, как бы не сообразил, в чем дело, и не вернулся!
«Совсем я что-то забегался, – думал Леня на следующий день с утра, выруливая на Средний проспект Васильевского острова, – некогда отдохнуть, поесть спокойно, телевизор, наконец, поглядеть в обществе любимого кота! А все Лолка, растелепа этакая, втянула нас в историю…»
Впрочем, ворчал Леня про себя, и то только для виду. На самом деле ему было очень интересно узнать, чем же закончится вся эта история. Еще ему ужасно хотелось обдурить всех без исключения бандитов и жуликов и остаться победителем. Причем в желании этом не было ничего корыстного, поскольку, хоть Леня и знал уже, что в деле замешаны наркотики, а стало быть, и большие деньги, но не менее твердо он знал, что деньгами этими он ни за что не воспользуется, поскольку во всех делах исповедовал принцип: никогда не связываться ни с мокрыми делами, ни с наркотиками.