Здесь он был когда-то счастлив.
Осторожно, чтобы не расплескать остатки сил на донышке жизни, он перевернулся на спину и посмотрел прямо перед собой. На фоне безупречно голубого неба, пропитанного светом и взболтанного со сметаной облаков, он, как и тогда, видел ветви, сплетенные, узловатые, такие же кривые, как пальцы деда Пеши. Где-то там, за ветвями, за бесконечно долгим небом, за скопищами звезд и комками вселенной, была его мама. Быть может, она сейчас смотрела на него и улыбалась. Ее губы шептали слова, главнее которых в его жизни никогда не было.
Ощущая свет, разлившийся во мне, Артур улыбнулся ей в ответ.
Пусть так будет и дальше.
— Пусть так будет и дальше, — повторил он и поднес к кончику сигареты огонек зажигалки.
— Вы выехали из большого города, — сказал я, тоже закуривая. — Когда это случилось?
— Три часа назад. Еще сто двадцать минут езды, и я увижу папу. Я уже давно грелся бы в его объятиях, но мне вдруг понадобилось выговориться. — Его лицо внезапно просветлело, и он наморщил лоб. — Послушайте. Вы же едете в тот же город, в который и я! Зачем трястись на поезде? Сдайте билет и поедем вместе!
— А как же отец?
— Мы заскочим к нему в гости, и я вас познакомлю!
Я отодвинул в сторону рюмку и посмотрел на столик, за которым все это время сидели и тянули уже не кофе, а сок двое мужчин.
— Вы не можете познакомить меня со своим отцом, Артур.
Удивлению его, казалось, не было предела. Он был потрясен настолько, что на мгновение потерял дар речи.
Когда он к нему вернулся, Артур пробормотал:
— Почему?
— Потому что ваш отец умер двадцать два года назад.
Сигарета тлела в его пальцах. Рядом стояла пепельница, и самое время было опустить туда окурок. Но Артур делать это не собирался.
Когда он снова заговорил, голос его был жесток и груб:
— Это коньяк?
— Что? — не понял я.
— Это коньяк вас ошеломил?
Я вздохнул и растер лицо ладонями.
— Артур, твой отец умер в девяностом году от рака. Твоя мать пережила его на полтора года.
Мужчины поднялись и направились к нам. Их маневр Артур воспринял как угрозу. Он двинулся со стулом назад, отчего в кафе раздался неприятный скрип, положил руки на колени. Меж его пальцев по-прежнему тлела сигарета.
Мужчины подошли и сели таким образом, что каждый из них оказался между мной и Артуром.
— Что здесь происходит?
Я покусал губу, уставился в стол и сказал:
— Один из этих людей — твой дядя, Артур.
— Что за бред? — пробормотал он. — Я спрашиваю, что здесь происходит?
— Артур! — чтобы не волновать его, я постарался придать своему лицу выражение отеческого участия. — Этот мужчина — твой дядя. Родной брат твоего отца.
— А вы кто? — тихо спросил он, вглядываясь в мое лицо, безыскусно слепленное Господом.
— Я — человек, с которым ты общаешься восемь последних лет.
Он затравленно озирался, ища помощи, но никто к нему не спешил. Те двое, что сидели с нами за столиком, были спокойны. Думается, что даже если бы сейчас прогремел взрыв, они не шелохнулись бы.
— Какого черта?.. Знаете, мне нужно идти. — Артур поднялся. — Идиотизм какой-то.
Один из мужчин вынул из кармана видеокамеру и сказал:
— Присядьте. Вам все равно некуда идти. Посмотрите это. — Он включил камеру, поставил ее на стул так, чтобы жидкокристаллический дисплей был обращен в сторону Артура, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Да садитесь же.
Раздались первые звуки, Артур присмотрелся к экрану и медленно опустился на стул. Второй мужчина забрал из его руки сигарету и размял в пепельнице.
Я не видел экрана, но знал, что на нем происходит. При съемке камера была установлена над столиком в этом же самом кафе. Я сижу напротив Артура. Точно так же, как и сегодня все это время. На мне не серый костюм и плащ, а белая рубашка и джинсы. Это было год назад.
«Скорее всего, вы здесь проездом?..»
«Верно», — сказал я.
«Я тоже. Когда ваш поезд?»
«В восемь тридцать».
«Это сколько же?.. Семь часов, не так ли?»
«Получается так». — Это я.
«А куда вы едете, если не секрет?»
«Да какой там секрет! В Новопичугово».
«Черт побери, так не бывает. Я и сам туда еду! Я же родился в этом городе!»
«Какое совпадение», — сказал я.
«Скажите, как вы намерены распорядиться этими своими семью часами?»
«Думаю выпить коньяку и отправиться на вокзал. Этот город похож на кладбище».
«Я оплачу весь коньяк, который вы здесь закажете, если согласитесь выслушать меня».
«А сами не пьете?»
«Мне запретил врач!» — Это Артур.
«А почему вы решили, что я тот, кто вам нужен?»
«Так, кроме вас, здесь никого нет!»
«А эти двое за соседним столиком?»
«Им есть о чем поговорить и без меня».
«Разумно».
Я не сводил глаз с Артура. Его лицо исказила гримаса изумления, почти боли. Он смотрел на экран, водил по нему глазами, слушал и выглядел разбитым.
«Вы бываете в парке у Дома культуры?»
«Редко. Эй, бармен, принесите бутылку лучшего коньяку!»
«Это долгая история?»
«На бутылку. Может, чуть больше».
Артур попытался подняться из-за стола, но один из мужчин мягко положил руку ему на плечо и заставил опуститься.
— Это подделка, да? Вы меня разыгрываете? Кому это нужно? Кто вы?..
— Артур, смотрите запись.
Я услышал его голос из динамика камеры:
«Вас, конечно, интересует мое имя. Я все расскажу, всему свой срок. Время нельзя торопить, под него нужно подстраивать свою жизнь. Как только начинаешь делать наоборот, все переворачивается с ног на голову.
Все началось в сентябре тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Тогда Москву потрясла страшная весть. В городском парке, устроенном по рекомендации Сталина, был обнаружен труп молодой девушки.
Это известие назвать исключительным было невозможно, потому как Москва не тот город, где убийства совершаются раз в квартал. Убили и убили — чего в панику впадать? Не такое видели. Но именно то, как было изуродовано тело девушки, и возмутило умы горожан.
Характер увечий позволил старому криминалисту прокуратуры Юго-Западного округа столицы Урмасу Оттовичу Левитису сделать однозначный вывод. Практически все раны были нанесены молодой женщине при жизни. А после, уже в анатомической лаборатории, судебный медик отойдет от изученного им трупа, с треском снимет резиновые перчатки и сядет к столу. В заключении, приобщаемом к уголовному делу, ему придется указать еще два факта. Каждое погружение лезвия неустановленного оружия неизвестного убийцы в молодое женское тело ставило своей задачей вызвать адскую боль — это первый. Убийца об этом знал — это второй.