Изображавшим погибших и раненых солдат мужикам было скучно валяться посреди поля боевого, и они тихо переговаривались между собой, травили анекдоты, кто-то, пряча в кулаке сигарету, курил, хоть организаторы запрещали это. Понятное дело, что появление санинструктора в лице Веры принесло страждущим разнообразие во времяпровождении и стало прекрасным развлечением.
– Сестричка, – наигранно стонал первый, к которому она подползла. – У меня ранение ниже живота! Ой, болит, болит! Сестричка, посмотри, что там, помоги!
– Сейчас, милый, потерпи, – нежно «успокаивала» она, и даже по голове сердобольно погладила бойца, «подбитого врагами», и пообещала: – Сейчас жгутик наложу, и все пройдет. Навсегда пройдет и больше тревожить не будет.
– Га-га-га! – заржали мужики вокруг.
– Что у вас? – спросила она шутника.
Устроители четко распределили все роли в общем сценарии, и каждому «поверженному» в атаке выдали листок, в котором было написано, когда и где падать, кто убит, а если ранен, то куда и насколько тяжело. В зависимости от этого Вера и остальные сестрички должны были оказывать «помощь».
– Убит я, сестричка, – вздохнул мужик, вернее парень лет тридцати, веселый такой, подмигнул и добавил еще более горестно: – А жаль! Такая красотка меня бы сейчас перевязывала.
– Я ранен! Сильно ранен! – радостно прокричал кто-то справа. – Меня перевяжи, сестричка!
– Жгутик не надо? – не удержалась Вера от подначки «убитого».
– Спасибо, сестричка, обойдусь, – рассмеялся парень.
А Вера, скрючившись, пригнувшись, как учили, побежала к радостно объявившему себя раненым солдату. Под бодрые комментарии, шутки и похохатывание «близлежащих» бойцов она перевязала трех не смертельно «раненных», поразившись, что остальные десять «убиты». Это что, в каждом бою были такие потери? На трех живых десять мертвых? Ужас какой-то беспросветный!
Надо сказать, что медсестры в войну не таскали с поля всех подряд, имелись четкие предписания и инструкции по этому поводу – если просто объяснять, примитивно, то: когда боец ранен не тяжело, но не может двигаться, такого перевязывали и оставляли ждать санитаров, если смертельно, тоже перевязывали и оставляли на месте, а если тяжело, но был шанс на выживание, вот таких девочки и выносили.
Мужики балагурили, а что им еще делать, а она бегала между ними, ползала, что тоже требовалось все по тому же сценарию, переворачивала их совсем не худенькие тела и перевязывала, отшучиваясь между делом, а порой и жестко обрывая, когда шутки становились скользкими.
Остановилась, осмотрелась, куда дальше двигаться, сверилась с выданной ей индивидуальной картой. Перед Верой оказалась небольшая возвышенность, не холм, не насыпь, ну что-то вроде бугра какого метра в два высотой, но довольно широкого. Надо было его обойти, вернее, обежать в согнутом положении метров десять, не меньше. За ним виделись «тела», но довольно далеко, а здесь, с этой стороны холма, она уже всех осмотрела.
Вера махнула провожавшим ее репликами и шутками мужикам, и быстро, уже практически сноровисто, подучилась, видать, побежала за холм.
Она уже порядком устала, и ее немного мутило от сильного запаха земли и пороха пиротехники. В этом месте, где находился отведенный ей по распределению ролей участок, почему-то много взрывали, перепахав большую часть дикого поля.
У Веры имелась устойчивая малоприятная ассоциация – ей казалось, что свежая земля, вырванная отвалом из поля, чуть влажная, еще теплая, парящая, пахнет кровью. Это ощущение закрепилось в мозгу в раннем детстве. Мама рассказывала, что, когда они гостили в деревне у родственников Вериного отца где-то в Краснодарском крае, однажды пошли смотреть, как пашут поле, а отец через пашню отправился поздороваться с трактористом, которого знал, наступил на что-то острое в земле и сильно порезал ногу. Мама говорила, когда они подбежали к нему, маленькая Верочка застыла, словно остолбенела, и так стояла и смотрела, как на черный, жирный чернозем текла алая кровь, и что девочка так испугалась, что потом целые сутки ни с кем не разговаривала.
Вера ничего этого не помнит. Только каждый раз поражается – удивительно работает человеческий мозг – с кровью она сталкивается каждый день и никаких отрицательных или пугающих эмоций ни ее вид, ни запах у Веры не вызывают, а вот свежевспаханная земля – наоборот.
Мы все состоим из таких вот ассоциаций, закрепившихся в нашем мозгу сильными эмоциями и переживаниями, как правило, в детстве, и формирующих нас. Это из области той индивидуальной, потаенной скрытой ткани личности, по большей части не осознаваемой самим человеком.
«Господи, о чем я думаю?» – поймала себя на этих отвлеченных размышлениях Вера, заворачивая за уступ холма. День сегодня уж очень странный, вот и перепутались слишком реальные картинки прошлого, прямо гипнотически затягивавшего в себя, вот и пугает земля эта, перепаханная взрывами!
Мужика, одиноко лежавшего под склоном холма-бугра, она заметила не сразу – обзор перекрывали небольшие кустики в ярко-зеленых малюсеньких листиках, и его новенькая темная форма служила прекрасным фоном для этих изумрудных росточков.
Почему-то он оказался тут в одиночестве – с того склона холма, откуда она прибежала, «бойцы» остались метрах в пятидесяти, а то и больше, и их и не видно было за холмом. С этой стороны, откуда открывалась панорама всего поля, уходящего вниз под небольшим уклоном, «поверженные» солдаты находились далеко впереди. Странно. Скорее всего, солдат от «пуль» как раз этот холм прикрывал, и атакующие двигались под его прикрытием, а этот «командир», судя по его форме, наверное, прямиком через бугор направился. Черт знает, она не стратег, чтобы разбираться, кто как и зачем тут бегал, значит, так задумано было.
Она его услышала! Услышала кашель и сип странный!
И в один момент Веру резко переключило – от всех мыслей про ужасы той войны, про искреннее сочувствие тем далеким медсестричкам, про идиотов режиссеров, снимавших дешевые фильмешки, про свой удививший ее необычайно страх попадания в прошлое, про запах земли и отвлеченные рассуждения по психологии и про то, что ноги-руки от беганий и ползаний уже изрядно побаливают – все! Резко выключило!
Все! В секунду, как щелкнул кто-то выключателем, – на полную собранность, четкость мыслей и профессионализм. В ту секунду, когда она услышала, как кашляет и сипит этот мужчина!
Он лежал на боку, с закрытыми глазами, подкашливал и все пытался вдохнуть поглубже, что только вызывало новый приступ кашля и сипения.
– Не надо! – строго сказала Вера и опустилась перед ним на колени, перебросив сумку со спины к себе на бедра. – Осторожно, не пытайтесь вдыхать полной грудью. Давайте-ка мы вас перевернем и посмотрим, что у вас тут случилось, – перешла она на нежненький уговаривающий тон.
Молодой мужчина, ну близко к тридцати где-то, сейчас трудно было определить его возраст по лицу, исказившемуся от боли и какого-то мальчишеского недоумения, открыл глаза и посмотрел на Веру вполне осмысленно, попробовал улыбнуться и что-то сказать, но зашелся мелким таким хеканьем и попытался сплюнуть.