Вскочив, Иван рванулся вниз по гулким металлическим ступеням, не замечая, что автоматический огонь вдруг сосредоточился на нем, пули барабанили по стенам, в воздухе кружило пластиковое крошево разбитой облицовки, а он, добежав до площадки, на которой, отстреливаясь, лежал Зотов, перепрыгнул через перила, не приземлившись, а неловко упав с пятиметровой высоты, под спасительную защиту какого-то установленного под лестницей агрегата.
Не обращая внимания на боль, он встал, ухватившись рукой за открытую створку силового шкафа.
Перед ним стройными шеренгами располагались десятки различных переключателей, но, слава богу, тут все оказалось понятным, каждый из них был снабжен недвусмысленными указателями.
Система вентиляции.
Окровавленные пальцы Лозина коснулись механического переключателя, с усилием нажав на него, пока тот с характерным щелчком не встал в положение «включено».
Под сводами зала дрогнули и стали медленно раскручиваться огромные лопасти вытяжных вентиляторов. Через несколько секунд их утробное гудение перешло в вой, а затем звук исчез вовсе, и Иван, одновременно с потоком свежего воздуха, который пахнул в лицо, вдруг услышал тишину…
Пошатываясь, он вышел из-за укрытия и остановился, потрясенный открывшейся взгляду картиной: по всему залу в немом оцепенении стояли люди, разного возраста, национальности, пола, — их объединяло лишь одинаковое выражение на одутловатых лицах и полная потеря ориентации.
В тишине вдруг грохнул отчетливый одиночный выстрел, и лейтенант увидел, как в нижней части зала из неровной шеренги человеческих фигур внезапно выпал ксенобианин, оседая на забрызганный сукровицей пол.
Хотелось верить, что это был последний из находившихся в зале Чужих.
* * *
Наверху содрогалась земля.
Толчки от ракетных запусков ощущались даже тут, в глубине подземелий, но они воспринимались как отдаленное свидетельство того, что две боевые машины космодесанта, введенные в автономный режим, продолжают сдерживать чужие корабли.
Четыре человека, спустившись вниз, увидели страшную, обжигающую рассудок картину. Огромный зал главного поста управления напоминал гладиаторскую арену после массового побоища. Повсюду меж пультов в неестественных позах лежали мертвые ксенобиане, люди стояли тут же, рядом, кто-то с оружием в руках, кто-то выронив его, некоторые беспомощно лежали в лужах собственной крови, даже не пытаясь зажать полученные раны…
Первым, кого увидела Настя, был израненный, весь перепачканный кровью, потерявший сознание Багиров.
Задохнувшись, она склонилась к нему, но понять, куда ранен Паша, не смогла из-за порванной пулями, щедро залитой кровью брони.
Она на миг растерялась, но на помощь пришел Зарубин. Склонившись к распростертому на решетчатом полу товарищу, он ловкими, заученными движениями снял с него шлем и быстро расстегнул магнитные липучки, после чего две половины облегающей тело эластичной кевларовой брони разошлись по боковым швам.
Сняв окровавленную экипировку, они увидели три входных пулевых отверстия, в правом предплечье, нижней части живота и в груди. Ранения были тяжелыми, но, осторожно перевернув бессознательное тело, Настя с облегчением убедилась, что все пули прошли навылет. Она не могла с точностью определить, задеты ли органы брюшной полости, — рана в живот вызывала серьезные опасения, а у нее под рукой не было ни диагностической аппаратуры, ни хирургических инструментов, только перевязочные материалы да боевые препараты противошоковых инъекций.
Единственное, что давало надежду на благополучный исход, было отсутствие кровотечения. Кровь в ранах уже запеклась, и Настя понимала, что не последнюю роль в этом сыграли микромашины.
Перевязав Багирова, она сделала ему инъекцию и подняла взгляд, с неописуемым облегчением заметив, что остальные члены штурмовой группы находятся в сознании…
Их внешний вид вызывал невольную дрожь, но главное — живы, хоть и с трудом стоят на ногах, едва ли осознавая, что им удалось совершить…
Взгляд метался, скользил по бледным изможденным лицам — они все сейчас казались одинаково родными, близкими…
Подбородок Насти предательски дрогнул.
Она не имела права разрыдаться ни от внезапного облегчения, ни от дикой внутренней боли…
Иван подошел к ней, присел на корточки и вдруг хрипло проговорил:
— Мы в порядке… Перевяжемся… сами… Ты помоги людям…
Настя в первый момент не поняла его, пока Лозин жестом не указал на расположенный внизу зал.
— Помоги, кому сможешь… Они ни в чем не виноваты и нужны нам как воздух, слышишь?..
Настя кивнула. Она сразу поняла, что Иван контужен, по его неестественно громкому голосу, но спорить не стала.
Каждому из них выпало свое бремя, которое приходилось нести до конца, вопреки душевным порывам.
— Зарубин, помоги Насте. — Лейтенант обернулся. — Решетов, оставайся наверху. Стереги Чужого, не позволяй шунтированным людям приближаться к нему. И присматривай за Пашей. — Отдав этот приказ, он перевел мутный от боли взгляд на стоящих рядом бойцов. — Всем обработать раны и вниз. Старшина, собери оружие и сгруппируй шунтированных людей вон там, — он кивком указал на смотровую площадку, расположенную перед огромным демонстрационным экраном. — Следи, чтобы они не разбредались по залу. — Иван обернулся. — Логинов? Где Логинов?
— Я тут командир, — раздался голос Димы. — Внизу.
Лозин с трудом сориентировался на голос.
Логинов уже выволок из-за центрального пульта мертвые тела ксенобиан и работал, пытаясь определить, в каком состоянии находится главная кибернетическая система комплекса.
Иван, пошатываясь, пошел к лестнице. Приказы были отданы, боевая часть операции завершена, и он понимал, что теперь исход всей акции зависит от того, сумеет ли Дима быстро разобраться в сложной сервисной оболочке и хотя бы частично перехватить контроль над автоматикой пятого резервного космодрома…
* * *
Для каждого человека однажды наступает день, когда судьба всерьез испытывает его на прочность.
Не всякий выдерживает это испытание, хотя ситуации могут варьироваться по своему смыслу и содержанию: от смертельной опасности до полного благополучия, которое, как выясняется, тестирует людей ничуть не мягче, чем смертельные обороты событий.
Это не философия, а нагая реальность.
Спускаясь по иссеченной пулями лестнице, Иван не задумывался над вопросами бытия, он лишь ощущал, что любой человек в этом зале несет свой моральный груз.
Ему досталось бремя ответственности за них всех, вместе взятых, без всяких скидок и различий.
Напряжение и нечеловеческая усталость уже дошли до той черты, за которой собственная судьба вдруг теряет первостепенное значение, а рассудок внезапно начинает оперировать глобальными ценностями…