Часть кабелей, что протянуты вдоль стен подвала, связаны металлическими хомутами. Беру пару. Через десять минут заржавевший замок задвигает ригели из стены в свое огромное нутро. Тихо-тихо тяну на сантиметр дверь на себя. Она туго поддается, петли поскрипывают. Много лет дверь не открывали. В образовавшуюся щель тут же начинает поступать воздух с больничным запахом. Слабым, но запахом лекарств.
Англичане — граждане законопослушные. И если дверь поставлена как дополнительный эвакуационный выход, а также для прокладки и обслуживания коммуникационных систем, не будут закрывать ее коробками, стеллажами. Свободный проход. Тихо. Не торопясь прохожу в здание клиники. Прикрываю скрипучую дверь. Потоком воздуха из клиники ее придавливает к косякам. Ржавчина делает свое дело. Тоже надежно заклинивает. Подергал дверь — нужно приложить усилие, чтобы открыть.
Белье еще на месте. Копаюсь в нем. На ум приходит мысль, что не нужно копаться в чужом грязном белье. Знаю, что не нужно. Но работа у меня такая.
Халат моего размера. Больничные брюки, блуза. Мятое, конечно, но что поделаешь. Чей-то колпак. Ладно. Начали. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Для камуфляжа — очки на нос. Удивительное дело, но людям в очках доверяют — врачам, политикам, учителям. Очки без диоптрий. Вид умный.
Где находится кабинет доктора — знаю. Иду туда. Не привлекая лишнего внимания, с озабоченным видом, поднимаюсь на первый этаж. Но вам здесь не Россия, тут надо улыбаться. Легкая приветливая улыбка. Приятное, располагающее лицо не вызывает тревоги, подозрения. А тут доктор идет, спешит по своим делам. Умное, открытое, интеллигентное, приятное, чуть усталое лицо.
На этаже зеркало, чуть сбавляю темп ходьбы, бросаю взгляд в зеркало. Нормально. Не хватает стетоскопа и открытой папки с прижимом для бумаг. И бейджика с фамилией на кармане. Врачи, медсестры не обращают на меня внимания. Каждый занят своей работой. Униформа, такая же, как и у них, отвлекает внимание от лица.
Первый этаж. Проход нормальный. Если что — прорываться к окну, прыгать невысоко. Но это уже на самый крайний случай.
Лестница, второй этаж, видеокамеры расположены точно так же, как и на первом. Навстречу идет женщина, на глаза надвинута шапочка, низ лица, до глаз, укутан шелковым шарфом. Может, какая знаменитость, но боится афишировать свои походы к косметологу, мол, у нее естественная, неувядающая красота.
Глаза знакомые. Не до этих глаз. Дело. Главное — дело.
Вот и нужный кабинет — шаг, второй, третий. Так, возле второй двери — камеры не видят. Первая дверь, там медсестра, потом проходная комната, процедурный кабинет. Здесь делают уколы, небольшие косметические процедуры. Потом помещение — предоперационная и потом — операционная. Отсюда вторая дверь в коридор. В операционной тихо. Уверенно открываю дверь. Большое кресло. Хирургический стол, шкафы с лекарствами и инструментами. Над столом — круглая лампа. На краю лампы закреплена видеокамера для съемки операции, она выключена. Тихо шумит ионизатор воздуха.
Предоперационная. Здесь большая мойка для рук. Шкафы с бельем. Корзина для грязного белья. Помещение примерно одиннадцать квадратных метров. Шкаф объемистый. Здесь можно спрятаться.
Тихо приоткрываю дверь в косметический кабинет. Тоже никого. Разговаривают в приемной, там, где медсестра. Доктор и помощница. Уточняют расписание на сегодняшний день и на завтра. Медсестра отпрашивается на сегодняшний вечер и на завтрашний день до обеда. Если что-то будет срочное, то помощник доктора такого-то готова помочь. Она договорилась. У нее у самой праздник — у родителей серебряная свадьба, приедут все родственники, ехать ей далеко. Очень просит отпустить. Она напоминает, что просила доктора еще два месяца назад. Тот соглашается.
Еще раз уточняют расписание. Операций ни сегодня, ни завтра не будет. Также другие врачи не будут использовать операционную. Просто несложные косметические манипуляции. Медсестра обещает привезти домашний копченый окорок и бутылку домашнего виски. Незаконно, но отец уже много лет делает для себя и своей семьи. Всем нравится.
Уговорила. Тон доктора смягчается. Вызывают уборщика помещений, надо подготовить кабинет для следующего пациента. Доктор начинает заигрывать с медсестрой. Предлагает пройти в предоперационную, чтобы провести углубленный осмотр. Дама с гневом отвергает ухаживание. Да уж, доктор, козел ты. Даму нужно добиваться, чтобы сладость победы была. А не использовать служебное положение в сексуальных целях. Измельчал английский мужик. Измельчал.
Доктор орет, что завтра она никуда не едет. А чтобы в семь ноль-ноль была на месте. Эх, а как красиво начиналось! Кастрировать бы тебя, косметический хирург! Всю картину завтрашнего дня поломал мне. Я тебя уже почти ненавижу!
Доктор еще раз призывает пройти в процедурный кабинет или в предоперационную. Кипятится. Идет в процедурный кабинет.
Пора уходить. Тихо, через операционную покидаю кабинет. Точно так же быстро ухожу в подвал. Забираю свою одежду, через скрипучую дверь — в соседний подвал.
Здесь переодеваюсь в свою одежду. Больничную забираю с собой. Дверь запираю. Надо принести масла, смазать петли и замок. Ночевать буду в больнице.
Как проникнуть в подвал соседнего здания? Охрана — сигнализация. Не очень современная. Даже в Интернете можно найти, как она блокируется. Замок — ни о чем.
Надо очень много сделать до вечера. Приготовления к операции не терпят пропусков, каждой мелочи уделяется внимание. Пациенты приходят к доктору с семи утра или позже. Прятаться можно в шкафу. Но если этот похотливый козлик полезет раньше времени в шкаф поменять халат или операционный костюм? Нейтрализовать его раньше времени не стоит. Придет пациент. Доктора нет. Медсестра пойдет в кабинет, а там тело — либо бездыханное, либо просто обездвиженное. Последуют шум, галдеж, паника. Прибежит охрана. Прибудет полиция. Мне это ни к чему. Я люблю тишину, когда ничего не отвлекает. А тут — престижный район. Не последняя в городе клиника. Доктор, который мог увидеть мое лицо. Не стоит рисковать. Значит, мне нужно прийти за несколько минут до прихода Уилсона. Медсестра проводит моего подшефного в кабинет. Полицейский кокетничает с медсестрой. Она из чувства мести начинает отвечать ему взаимностью. Чтобы доктор-самец слышал. На звукоизоляции хозяева явно сэкономили. Медсестра и полицейский-охранник увлечены беседой с полунамеком на секс.
При таком раскладе сил и возможностей у меня есть минута, чтобы тихо нейтрализовать доктора и тело, обладающее информацией. Потом примерно от десяти до двадцати минут на допрос. Работал бы не один, так можно было через подвал вывезти Уилсона в безопасное место или того лучше — в Россию. Там отправить его в «разделочную» и спокойно попивать стакан доброго вина за написанием отчета.
«Разделочная» — она же «чистилище» и «исповедальня». Человек, находясь на пороге Бога, перед смертью должен покаяться в своих грехах. Чтобы чистым предстать на Суд. Наши спецы помогают человеку облегчить душу. И он расскажет все, что нужно Предприятию. Ни разу не видел и не слышал, чтобы кто-то вернулся из «разделочной» и вновь приступил к работе. Вышел и не вернулся. Вернее будет, вывели, и не вернулся. Так было и с несколькими офицерами. Они прибыли из командировки. Вывели… И не вернулись. Через месяц на их место усаживается новичок, он думает, что его повысили — из «обеспечения» поднялся до «контролера»! Радостный, как щенок. Бегает, лает, ластится и не понимает, глупый, что вакансия ему освободилась не потому, что офицер выслужил пенсию или погиб на задании… Вывели. И не вернулся. Молодой проставляется, «вливается в коллектив». А «старики» первый тост встают и, ни слова не говоря, выпивают молча. За того, кого отправили на «конвейер Бабы с косой». Некоторые называют «разделочную» «бледные скачки». От Библии — «Всадник бледный».