Светлов чувствовал, что свидание с прошлым дается ему тяжело. Взгляд на компьютерный терминал разбудил мысли о Дане, самодельная подставка напомнила про ИПАМ, на душе стало неуютно, словно он только сейчас окончательно понял сколь велика пропасть между голодным, но свободным мальчишкой и капитаном Светловым, который потерял два десятилетия жизни в бессмысленной борьбе и странном мороке: с одной стороны стойкий, беспощадный к врагу офицер, с другой собиратель древностей, творец грез, а по существу — действительный раб системы, опутанный по рукам и ногам тенетами виртуального мира, и не долгом, а ненавистью, к чуждым созданиям в мире реальном.
Выходит, что стоящий подле него Хоук в своих поступках был намного честнее?
— Ну, показывай тайник. — Нарушил его мысли голос Энтони.
Светлов присел, легко снял часть не закрепленного плинтуса, одним движением отсоединил отделочную панель стены, за которой открылась неглубокая ниша, в которой лежал гравиборд.
Чувства вновь подступили к самому горлу удушливым спазмом.
Где же я потерял свою свободу, перестал скользить, упиваясь ощущением драйва, и превратился в угрюмого защитника обреченного города?
Там… Там среди чуждых пониманию руин, когда таяла надежда, а на ее место приходила слепая ярость, позже не переосмысленная, а лишь перерожденная в ненависть. Там ты перестал жить…
Хоук некоторое время смотрел на самодельный «грав», а затем внезапно спросил, будто между ними не было никакого разговора по пути сюда:
— Так зачем ты вернулся?
Хороший вопрос.
Светлов не мог на него ответить. «Просто жить» он уже не сможет. Бороться с системой, и не дай бог победить ее, — значит убить десятки тысяч людей, которые зависимы от СКАДа, как тяжело больной зависим от аппарата искусственной вентиляции легких и висящего над головой мягкого резервуара капельницы.
Где же выход? И есть ли он вообще?
Какая-то непомерная свинцовая усталость наваливалась после перенесенного стресса, наверное, как и предупреждал Генрих, заканчивалось действие стимуляторов и наступало время платить за искусственно вызванный прилив физических и моральных сил.
Антон пошатнулся, затем с усилием встал, придерживаясь одной рукой за стену.
— Хоук… — Негромко позвал он
Энтони обернулся.
— Э, да ты что-то совсем поплохел.
— Неважно… С трудом выдавил Антон. — Мне нужно… поспать…
— Не проблема.
— Знаю, что не проблема… — Светлов, как мог, боролся с внезапными приступами дурноты. — У меня есть… дела…
— Хочешь о чем-то попросить?
— Да… — Антон добрался до кровати, слабым усилием стащил с нее пропахшую застарелой сыростью постель и улегся на жесткий пластик.
— Вот… Он с трудом вытащил из нагрудного кармана статкарточку. — Здесь на счету… деньги. Много… Ты обналичишь их для меня?
Энтони сощурился.
Несколько секунд он думал, взвешивая какие-то доводы, а потом ответил, просто и непринужденно:
— Под десять процентов, Светлов.
— Пусть десять… — У Антона не было ни сил, ни желания, ни привычки торговаться.
— Заметано. — Энтони взял статкарточку и добавил: — Не беспокойся. У нас свои порядки и свои понятия честности. Тебя никто не тронет. Отдыхай.
Последние слова Хоука Светлов уже едва ли воспринимал. Его сознание померкло, проваливаясь в похожий на беспамятство сон.
* * *
Проснувшись, он долго лежал, не в силах вспомнить, где находиться.
Возвращение в мир, мучительное, тревожное, сопровождалось обрывочными воспоминаниями, не подконтрольными рассудку, — они проносились в голове, словно пожухлые листья по потрескавшемуся асфальту парковых аллей…
Голова разламывалась от боли, тело едва ощущалось, каждая мышца одеревенела, затекла от неудобной позы.
Антон с трудом вспомнил события, предшествовавшие его провальному сну, и понял, что ни разу не пошевелился, — он лежал в той же позе, в какой его настиг внезапный приступ слабости.
Сколько прошло времени?
Он с неимоверным трудом повернулся, чувствуя лишь бессилие, но некоторое время спустя ощущения жизни начали возвращаться, с легким покалыванием в онемевших мышцах.
Наконец он смог поднять руку и посмотреть на крохотный дисплей биоритмического браслета.
Давление низкое, хотя пульс учащен. Ладно, бог с ним, — взгляд с трудом сфокусировался на дате и времени.
Оказывается, он отключился почти на сутки.
Повернув голову, Антон увидел две «лишние» цепочки следов, ясно отпечатавшиеся в пыли.
Значит, кто-то заходил сюда. Энтони? Или кто-то из его людей?
Бессмысленный вопрос, отражающий скверное состояние рассудка.
Светлов попробовал сесть, но элементарное движение удалось только с третьей попытки. Взгляд продолжал неосознанно скользить по окружающим предметам, потом он остановился на гравиборде, и секундный прилив воспоминаний, наконец, стряхнул оцепенение, сковывавшее рассудок…
Ощущение реальности возвращалось, а вместе с ним начала нормально работать память, все происходило по мере того, как очертания гравиборда перед глазами обретали четкость.
Минут через пять ему удалось встать и, опираясь о стену, дойти до ванной комнаты.
Струя воды, гулко ударившая из крана в дно пластиковой раковины сначала имела насыщенный коричневый оттенок, потом она начала светлеть, обретая прозрачность.
Антон очень хотел пить, но не решился, лишь омыл лицо, намочил голову, отчего сразу стало легче.
Вытираться оказалось не чем, и он вышел из ванной комнаты, ощущая, как капли воды стекают за воротник мешковато сидящей на нем униформы.
* * *
Хоука он увидел на улице, как только вышел из подъезда.
Энтони сидел на водительском месте шикарного флайкара, обе двери которого были подняты в парковочное положение. Хоук разговаривал с незнакомыми парнями, вернее не разговаривал, а судя по тону (фраз было не разобрать) отдавал краткие распоряжения.
Заметив вышедшего из подъезда Светлова, он призывно махнул рукой.
— Привет. Очухался? — Жизнерадостно спросил он, когда парни посторонились, пропуская Светлова к машине. — Да, видок у тебя… Ты в курсе, что похудел килограммов на десять за одну ночь?
Антон лишь пожал плечами. Удивительно, что вообще остался жив и не слетел с катушек после процедур сканировании памяти.
— Ладно, не бери в голову. Твой вопрос я уладил — он протянул руку и достал из вещевого отделения приборной панели пухлую пачку банкнот. — Держи. Здесь все, как договаривались.